Ступни моментально замерзли. Я быстро умыла лицо, и, скрестив руки на груди, чтобы придерживать халат, прошелестела через ненавистную спальню к камину.

Мне хотелось подлететь к кровати и сорвать покрывало с окна, чтобы лучи восходящего солнца изжарили подонка как змею в кипящем масле. Но рассвет за окном на кухне только начинался, а окна спальни выходили под тень деревьев не с рассветной стороны. Да, и я не была точно уверена в том, как кожа вампиров реагирует на свет. Будет ли она шипеть и плавиться, или Жан просто проснется от зудящей сыпи и решит закончить начатое.

Возле раковины лежала ощипанная тушка без головы и три перепелиных яйца. Птицу было жалко, хоть я и не вегетарианка, но мой живот молил о питательном бульоне. И поджав губы, я стала изучать кухню, попутно рассматривая инвентарь в качестве оружия для самозащиты.

Я нашла небольшой нож, с которым решила больше не расставаться, лук и приправы, от аромата которых во рту все намокло.

Поставив суп готовиться над огнем в камине, я подбросила еще дров и на носочках вернулась в ванную. Сняв белье с бака, перевесила его на балку с крючком над камином, чтобы оно быстрее высохло. Нитка с влажными трусами напоминала мне о новогодних украшениях, и я в расстроенных чувствах поняла, что когда-то хотела бы в таком месте провести Рождество при других обстоятельствах. Но теперь, глядя в огонь камина, я всегда буду вспоминать эту обиду, смесь возмущения и горечи от того, как тобой пользуются как ощипанной птицей для утоления голода.

Мне захотелось упасть лицом в диван и зареветь, но диван пропах дымом, и глаза без слез просто щипало, а в горле застрял неглотаемый комок. Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, глядя в камин, а затем вернулась на кухню.

Прикончив банан, который уже начал темнеть, выпила немного воды, и взгляд упал на пиджак Жана, который я оставила на диване. Без угрызений совести пошарив в карманах, нашла несколько монет, золотую кредитку на имя Алека Коваля и пузырек с таблетками Maltoferrum, так же на имя Алека Коваля.

Железо для беременных. Запомнив имя, проглотила две таблетки, запив их водой. И еще две положила на видное место на кухне, чтобы не забыть. Анемия от потери крови может помешать мне ясно мыслить или защищаться, нужно следить за этим.

Разложив скудные продукты на столе и спланировав меню на день, я проверила суп и посмотрела за окно.

Робкие лучи солнца пробивались через пушистые ветки сосен и елей. Мне захотелось выйти на улицу, и я надела ботинки и отворила дверь. Голые ноги до самой промежности под халатом тут же охватило морозцем, но свежий горный воздух наполнил меня жизнью. С губ сорвался осязаемый в холодном воздухе выдох.

Я шагнула за дверь, придерживая халат, и вышла на скрипнувшее крыльцо. Вокруг были тишина и умиротворение, которых мне не хватало в душе.

Так я простояла, наслаждаясь природой, еще какое-то время, пока не почувствовала, что замерзаю, и неохотно вернулась в дом.

Суп закипел, а луковица разварилась, и комнату наполнили манящие ароматы луковой похлебки с дичью. Я сварила яйца и добавила их к почти готовому бульону.

Завтрак на природе придал бы мне сил, но не с голыми ногами, и я, борясь с собой, вернулась в спальню. Старательно не обращая внимание на спящего, достала из шкафа дополнительное теплое одеяло и завернувшись в него, накрыла на стол на крыльце.

Здесь при свете солнца я чувствовала себя почти в полной безопасности. Бережно сняла повязку с ноги и осмотрела след от зубов, очерченный дугой фиолетового синяка будто подписью нижней губы Жана. Об укусе напоминала только саднящая одеревеневшая мышца, из-за которой я слегка прихрамывала как после спортзала.

Наевшись, я провалилась в беспокойный сон, пригретая теплыми лучами. Пьявки опутывали мое онемевшее тело, и я замерзала, теряя горячую вязкую багровую жидкость. Большая кровавая лужа растекалась во все стороны от меня. Из нее поднималась гладкая фигура моего кровавого двойника, и я проваливалась в ее раскрытые челюсти с клыками как в ледяное небытие. Словно меня никогда и не было, а была только та, другая с моим именем.

Очнувшись от холода и кошмара, я бросилась в дом к камину, но он уже потух, превратив в золу последние дрова.

Дом был еще теплым, несмотря на это, я все равно вышла на улицу в поисках топора. Найдя его в колоде возле дровяника, схватилась за рукоять и с силой потянула на себя. Ручка легла в ладонь как влитая. Пару раз взмахнув тяжелым топором, я задумалась о том, смогла бы я отсечь им голову вампира.

Неспешным шагом я вернулась в дом. Топор словно стал в два раза тяжелее, пытаясь пригвоздить мою руку к полу. Жан лежал на постели без рубашки лицом вниз, обхватив подушку двумя руками и согнув ногу в колене. Темно-русые волосы растрепались, рот приоткрыт. Спина и крепкие руки бугрились мышцами, а черные брюки складками натянулись на упругих ягодицах. Красивый. Но козел. Боевой настрой был уже не таким решительным. Взгляд упал на его носки, так и лежавшие на полу.

Нет. Я не могу лишить жизни даже его. Око за око, зуб за зуб — гласил первый человеческий закон. Не могу отнять жизнь за полученный синяк. Это было бы неравноценным обменом, пусть даже и за недобровольно отданную мной кровь. Я была зла, но при мысли о том, что мне придется занести тяжелый топор над чьим-то телом, руки становились чужими.

Колоть дрова не пришлось, Жан оставил запас, и я просто перетащила его в дом на вечер и ночь, бросив топор у камина. Немного побродив по округе, я не нашла ничего интересного, кроме дороги, по которой мы приехали. Узкая грунтовая дорога петляла за деревьями, уходя в глубину леса, и я не решилась уходить далеко от домика.

Дорога выглядела новой, но не езженой, похоже здесь редко бывали. Встретить кого-то на ней было бы одновременно неожиданно и до чертей страшно.

Я подумала о том, что комично смотрюсь завернутая в одеяло посреди лесной дороги. Вся взъерошенная, в белом халате и черных ботинках. Носки Жана доставали мне до середины икры как раз, где заканчивался подол.

Где-то надо мной ухнула сова, и от этого внезапного громкого звука я немного присела. Быстро повернув назад к дому и пару раз оглянувшись, я завершила свою прогулку.

Мне нужно было перестать быть такой трусихой, если я хочу добиться уважения от жителей ночи. Они будут со мной считаться.

Я проспала на диване остаток дня, зная, что мне предстоит напряженная ночь.

Проснувшись на закате, я поняла, что мне стоит в первую очередь разжечь камин и разогреть ужин. Осталось понять, как это сделать, не имея спичек или зажигалки. Вампир спал. Солнце еще не село, подсвечивая объемные черные тучи оранжево-розовым. Я поискала во дворе сухую траву, и даже нашла какую-то старую бумажную тетрадь для розжига, но добывать огонь с помощью трения я никогда не училась и представляла это только в теории. На цыпочках войдя в темную спальню, где, распластавшись на животе, спал Жан, демонстративно откашлялась, чтобы разбудить его. — Мне нужна зажигалка… — произнесла я, когда он не отреагировал. Выждав приличное время, я бесцеремонно забралась на кровать и похлопала его по ближайшему карману. Бинго! Протиснув два пальца, чтобы вытащить зажигалку, я извлекла из правого кармана толстый металлический болт. Зачем носить с собой такое. Увесистый металл оттягивал руку, лежа в выемке у основания пальцев на руке. Я покрутила бесполезную железяку и отложила. — Это свинчатка, — сквозь сон проговорил Жан, — челюсть сломать мне решила? То, что ты ищешь — слева. Он не открыл глаза и даже не пошевелился. Срываясь от нетерпения, саданула ему по почкам и толкнула на бок, чтобы повернулся, и я могла просунуть руку к левому карману. Он был пуст. Хотя я несколько раз ощупала его внутри, но так ничего не нашла. Моя рука через ткань касалась его ноги. И тут взгляд упал на его лицо с закрытыми глазами и еле сдерживаемой ухмылкой в подушку. — Что смешного? Нет зажигалки, сам проверь! — Она на тумбочке слева от кровати. Но если ты получше поищешь в этом кармане, то найдешь еще кое-что опасное. Я пулей выскочила из спальни с зажигалкой в руке и красными как помидоры щеками. С розжигом я справилась быстро, и скоро в котелке уже грелся мой утренний суп по средневековому рецепту. За моей спиной раздался шорох и стук: хлопнула дверь в ванную. Солнце за окном закатилось за верхушки деревьев, и комната погрузилась в полутьму. Только огонь в камине с треском бросал пляшущие пятна на пол и диван. Я сходила за тарелкой на кухню, а когда вернулась к котелку, посреди большой комнаты уже стоял Жан с мокрыми волосами. — На двоих, по-жа-луй-ста. — Он сделал акцент на последнем слове так, что мне захотелось его ударить. — Мы ждем еще людей? Или ты собираешься из моей ноги нацедить себе в тарелку? — Я собираюсь съесть этот божественный суп, но если ты против, то можем повторить всë по утренней схеме. Тебе понравилось? — Ты об этом пожалеешь, я просто еще не придумала как. — Ответила я с вызовом, балансируя на грани между тем, чтобы достать вторую тарелку и запустить половником ему в лицо. — Мне налить тебе только бульон из супа и всë? — И всë. Под пристальным взглядом я поставила две тарелки и разлила по ним остатки супа. Ужин был очень скромным. Суп без картошки, бутылка скотча и стакан воды на столе без скатерти наводили уныние. Жан порылся в ящиках и выудил откуда-то подсвечник и пыльную свечу, которую зажег от камина и поставил в центре стола. — Посмотри, не так уж и плохо. Мы словно ужинаем в отеле, пять звезд. Будто почувствовав его беспочвенный оптимизм, по крыше начал барабанить дождь. — Ешь божественный суп. И заткнись, по-жа-луй-ста. — Я уставилась в тарелку, и мы молча прикончили наш ужин. Жан, осушив бокал, подошел к двери и открыл ее. Дождь лил, как из ведра, заливая крыльцо. Расстегнув брюки и скинув на пол вместе с трусами посреди комнаты, он исчез за дверью, оставив меня в полном недоумении с застывшим стаканом в руке. Через полчаса дверь отворилась, и на пороге стоял Жан весь мокрый и голый. Руки и лицо его были в крови, по ногам и рукам струями текла грязь. Я сползла к дивану, подбираясь к топору, не отрывая глаз от обнаженного мужского тела. Мокрые волосы покрывали его ноги до середины бедра и вились вокруг внушительного органа, с которого на пол стекала дождевая вода. — Дорогая, я дома! — Что случилось!? Я закрыла лицо подушкой, чтобы он не видел, как я пялюсь на него, голого и грязного, на пороге. И не поднимала глаз, пока он не прошел в ванную. — Удачная охота, тебе сегодня ничего не угрожает. Принеси брюки, если тебе не трудно. Я бросила комок из его вещей в открытую дверь ванной и принялась затирать грязные пятна на полу какой-то ветошью из шкафа. Открыла входную дверь, чтобы выжать тряпку и замерла. У входа в дом лежала освежеванная вырванная из бедра нога некрупного оленя. Прижав руки ко рту в приступе тошноты, я отпрянула назад. — Боже, какие мы нежные. Кусать нельзя, убивать животных плохо. Как ты выжила в резервации Кармайкла двое суток? Он один из немногих, кто регулярно питается людьми. Жан, одетый по пояс, вышел из спальни и направился ко входной двери. — Они вовсе не такие… Меня они не тронули. — Интересно почему? Или ты особенная, и есть тебя нельзя, потому что ты из комитета? А других можно. Только ты, кажется, должна представлять интересы всех людей, а не только свои. — Может уже закроем эту чертову дверь? — Дай мне два часа, и ты будешь умолять о кусочке мяса с этой жареной оленьей ноги. — Я думала, вы плохо готовите. — Только те, кто забыл вкус еды. Но я не забыл. Давай нож, я знаю, он у тебя. Он занес этот огромный окровавленный кусок в дом и положил в раковину. Вернув самообладание, я подошла к кухонному столу и достала соль, сушеные пряные травы и вынула из наплечных ножен маленький кухонный нож. Нехотя расставаясь со своим защитником, я решила ретироваться поближе к топору и подальше от крови и полуголого повара. — Зачем ты делаешь это, если ты не ешь? — Но ты ешь, и я хочу быть благодарным за твою кровь. Такая у меня философия. — Но брать кровь ТАК нельзя, это изнасилование. Это больно, это нарушение моих прав. — Слушай, я думал, ты просто хочешь посопротивляться для виду. Я был максимально осторожен, ты не ударилась, ничего себе не сломала. За синяк прости. — Я же сказала: «нет». Я не давала разрешения! — Дала бы, просто у меня не было времени. Посмотри на это с моей стороны. Вот представь, что ты умираешь от жажды в пустыне и встречаешь на пути верблюда. В горбу верблюда есть запас влаги, который спасет твою жизнь. Ты убьешь верблюда? Да или нет? — Да, но при чем тут… — И вскроешь его горб, чтобы добраться до воды? — Наверное, да. Но… — Но в вашем мире у животных тоже есть права, к тому же это мог быть чей-то верблюд, ты еще и убила чужого верблюда. Да ты преступница по нескольким статьям. — Но ты же сказал, я умру, если не сделаю это. — И чем это отличается от нашей ситуации? Только вот ты убила несчастного верблюда, а я великодушно сохранил тебе жизнь и хочу восполнить ужином взятую кровь. — Это другое… Ты просто… Я сама понимала, что в этом споре не могла найти аргументов в свою пользу и просто скатывалась в яму беспомощной ярости и злости. — Ну, конечно, люди, вы же венец творения, вершина пищевой цепи. Ваше высокомерие и эгоцентризм не знает границ. Себе вы всегда отводите особую роль, вы ставите себя над природой. Мы же стремимся сохранить баланс жизни и смерти. — Хочешь сказать, что люди должны добровольно отдавать вам свою кровь? — Нет. Раньше мы охотились на вас, сейчас мы готовы вступить в эпоху капитализма. И покупать кровь как товар. — Но если я не хочу продавать свою кровь. — Если рядом не будет никого, кто хотел бы продать мне воды в пустыне, то я бы пошел охотиться на самого слабого верблюда. — Значит у нас нет выбора. Вступить в эти рыночные отношения или стать добычей. — Звучит неочень жизнерадостно, но если ты посмотришь под другим углом, то поймешь, что мы на пороге удивительного симбиоза. И обе стороны могут научить друг друга чему-то важному, быть полезными для развития. — Я понимаю. Наш разговор был полезным для меня. Но давай впредь договариваться на берегу о том, как будет происходить этот обмен. — Я торопился. И я нагрубил тебе. Подумал, раз укусов не боишься и под халат ничего не надеваешь, то это приглашение. Я идиот. Искренне прошу прощения за это. Вот, я это сказал, это было трудно. Ты простишь? — Нет, я злюсь на тебя. И пожалуй, теперь злюсь ещë и на себя за то, что я самый слабый верблюд в этой пустыне. — Самым слабым сегодня был этот олень, ты можешь гордиться собой. Он улыбнулся, взял фартук и приобнял меня за плечи. — Теперь иди на диван и дай мне немного пространства. Я не хочу задеть тебя ножом. Я отступила к камину и смотрела, как он стал снимать шкуру и филировать мясо с оленьего бедра, мастерски орудуя ножом как кистью. Злость постепенно отступала, оставляя место размышлениям о том, как избежать повторения моей личной драмы с сотнями других девушек. Через час я пересела погреться на пол у камина, завороженная пламенем и ароматом, а Жан рядом подкручивал аппетитно шипящее мясо на вертеле. Вытянув поближе к огню затекшие ноги, невольно погладила болезненное бедро. По ноге через махровую ткань осторожно пробежались костяшки его пальцев, замерев над пульсирующей болью ранкой. Он осторожно потянулся и прежде, чем я успела оттолкнуть его руку, отогнув уголок халата, коснулся следа из двух точек с синяком-полумесяцем. — Твой первый укус. Я это сразу понял. Ты напрягла мышцу. Так это вызывает болезненные ощущения. Но если ты расслабишь ее, то клыки входят в кожу как нож в масло, не разрывая мышц и не оставляя травм, только небольшой след на коже, который сходит за пару дней. Такое свойство у нашей слюны. — Как вообще можно расслабиться, когда тебя протыкают зубами. — Это как секс. Кожа это самый главный эрогенный орган в теле человека. Кому-то нравится, чтобы его целовали в губы, а кому-то по душе укусы в шею. — Думаю, тогда вам легче искать кровь там же, где продают секс. Осталось узаконить и то, и другое. — Для этого оба сообщества должны измениться. Знаешь, а ты начинаешь мыслить, как одна из нас, — с этими словами он встал и пошел в спальню. — К нам скоро приедут. Через минуту он вышел уже не в халате, и вид его строгих брюк и рубашки вернул меня в мир, где меня все еще хотят убить, обменять и съесть. Я поспешила привести себя в порядок и одеться. А через пару минут во двор въехал автомобиль. На пороге на фоне проливного дождя стоял Аргий с головой маленького оленя в руках, кровь капала на пол. — Чуть не забыл. Вот твой бэмби, ягодка. С этими словами он бросил голову в дом к моим ногам и прошел к камину, снимая мокрый блейзер. Следом вошел водитель. Нервно сглотнув, я проследила глазами за Аргием, стараясь не смотреть вниз на раскрытую пасть оленя, высунутый язык и заставший в его глазах миг смерти. — Это не было необходимо. Где Энгус? — Вернулся в свою резиденцию, где находится под наблюдением, утром его арестуют. Прошлой ночью в поместье Красная гора случился небольшой пожар из-за неисправной плиты, и тебя благополучно доставили на пропускной пункт, где ты уже пообщалась с журналистами и предоставила на своем диктофоне доказательства преступлений Владыки Энгуса против своего народа. А он был очень плохим мальчиком… — А жители поместья, что будет с ними? — Ничего. Кармайкл позаботится о них. Он все еще мейстер, правда, теперь ненадолго. Энгус не терпит предателей, да и я тоже. — Ты убьешь его, когда оружие будет уничтожено? — Не знаю. Хочешь выкупить его жизнь? — Ты ей не владеешь. — Но буду, когда стану тимархом. Я могу вернуть ему поместье, титул и восстановить его репутацию. А могу уничтожить. — И что ты хочешь взамен? Снова кровь? — Как предсказуемо. Ты забыла, что уже должна мне ее. Его мальчишеская рука касаясь одним пальцем поднялась по моему колену к бедру и с силой надавила на рану сквозь платье. Какие омерзительные мысли посетили его голову, я не знала, но боялась пошевелиться, не сводя глаз с его руки. — Мы договоримся. — С усмешкой произнес он. — Чего ты хочешь? — Мне будет полезен свой человек в государственном комитете. Но на должности консультанта от тебя будет мало толку. Посмотрим, что я смогу сделать. — Я не буду работать на тебя. — Будешь, или в следующий раз здесь будет лежать голова Леонарда Кармайкла. — Хорошо. Мне все равно. — Я так не думаю. И ты сделаешь, как я скажу, чтобы никто не пострадал, потому что тебе невыносимо жалко даже этого бэмби, и ты не умеешь это скрывать. Он посмотрел на Жана и протянул руку: — Чистый стакан. Я отпрянула, понимая, что сейчас произойдет, и решила хвататься за соломинку. — Нет. Не сегодня. Мой сегодняшний рацион из круглосуточного магазина вас разочарует. Аргий скривился. — Я все равно не голоден. Да и я предпочитаю мужскую кровь. Но Жану нравятся такие как ты, уверен, вы уже подружились. — Этот козел укусил меня. Я обиженно покосилась на Жана, но он только закатил глаза, скрестив руки на груди. — Так укуси его в ответ. Аргий отвернулся и достал из кармана телефон. Некоторое время он листал сообщения, и в комнате повисла тишина, прерываемая только шумом дождя и треском дров. Я прислонилась к стене. Комната сжалась до размеров спичечного коробка со скорпионом. Жан снял мясо с огня и положил его на большое блюдо в столовой. Голова оленя на полу не давала мне покоя, и он давно заметил это. — Хотела ее в подарочной упаковке? — Ты можешь убрать ее? — Козел вынесет ее на улицу, если леди этого желает. Он ухмыльнулся и, схватив голову за рога, исчез с ней за дверью. Воспользовавшись поводом уйти, я пошла за тряпкой и старательно вытерла следы крови. Водитель куда-то пропал, а через окно кухни я увидела, что они с Жаном сливают кровь оленя в стакан, придерживая рога. Аргий был занят телефоном на диване и, на первый взгляд, ничем не отличался от обычного скучающего подростка. Не вписывались только его грязные руки, в коричневых разводах от запекшейся крови. — Возможно, будущий тимарх захочет принять ванну перед встречей с другими Владыками? — Я вижу, ты умеешь быть любезной. Пожалуй, да, захочу. Я отправилась в ванную, привела ее в порядок после визита Жана с оленьей ногой и набрала теплой воды. Надеюсь, он в ней утонет, и я смогу поесть и посидеть у камина, подумала я. Приготовив полотенце и халат на табурете, я оглянулась на дверь. Аргий вошел и начал раздеваться, не отрываясь от телефона. Инстинкт заботы о ребенке подсказывал мне странные вещи: забрать телефон, отругать и накормить. Но мой разум твердил, что этому ребенку около тысячи лет, и мне стоит держать язык за зубами. Я вышла, прикрыв за собой дверь, и вернулась в гостиную, где Жан и водитель за столом смаковали густую темную жидкость из стаканов. Взяв вилку с ножом, подошла к аппетитному мясу на блюде, пар от которого сводил меня с ума. Отрезав сочный кусочек, я положила его в рот, но тут же достала и замахала рукой на обоженную губу. Язык немного опух от попавшего на него горячего сока. Я принялась дуть на вилку, когда заметила, что Жан смотрит на меня. — Хотел попробовать? — Не говори глупостей, мы не едим мясо. У меня будет несварение на много месяцев, если этот кусочек начнет разлагаться у меня в желудке. — Один мой знакомый вампир дает еду человеку, а потом выпивает его слюну. — Он вскрывает его желудок или сцеживает слюну в стакан через пищевод? — удивленно и заинтересованно спросил водитель. — Н-нет, он целует его. Ее. — Тебя. — Не важно. — Важно. Я бы не стал пить твою слюну, Эмиль. — Я бы твою тоже не стал, Жан. Но ее слюну, возможно. — Я свою слюну вам не дам. — Но давала ему. Это был Олав? А он тот еще извращенец, жесть. — Ты придурок, Жан, ты знаешь это? — Подожди, я думал, я козел. Это хуже извращенца? Я схватила вилку и с силой вонзила ее в ногу смеющегося Жана. — Мы квиты. — Бросила я через плечо и вышла из дома на крыльцо, хлопнув дверью. Мои голые ноги тут же сковало холодом, но гордость не позволила мне вернуться. Я присела в кресло на крыльцо рядом с отрезанной головой, и скопившиеся за день слезы сами побежали по моему лицу. Горячие капли стекали по холодным щекам, и я зарылась лбом в ладони, рыдая как в последний раз. Мне было жалко себя, оленей, не сумевших спасти свою жизнь, Леонарда, потерявшего все ради спасения других резерваций, Олава, чьи тайные слабости стали поводом для насмешки из-за меня. Я вспомнила слова Виктора о том, что моя смерть поможет решить все проблемы. Всерьез размышляя о его словах, я откинулась в кресле, подняв глаза в потолок, пытаясь унять истерику. Нос наполнился соплями не то от слез, не то от ночного холода, а глаза сквозь слезы словно через линзу вдруг стали видеть яснее, чем никогда. Я пару раз шмыгнула уже красным носом, и прижала холодные ноги к груди. Подол напрочь намок, впитав из лужи на крыльце. Дверь скрипнула, и на меня опустилось теплое одеяло. — Если хочешь иметь детей, тебе не стоит сидеть с голыми ногами на морозе. Я плотно закуталась в одеяло, но не повернула к нему головы. — Иди есть, через пару часов мы выезжаем в аэропорт. Я хотела огрызнуться в ответ, но мне удалось только поднять глаза к небу, вытянув шею, чтобы вдохнуть сквозь подступивший к горлу комок. Он взялся за подлокотники кресла, и, резко развернув его к себе, присел на корточки напротив меня. Наши глаза оказались рядом, и я отвела заплаканные глаза, чтобы не встретиться взглядом. — Хочешь расскажу секрет? — Нет. — Я все равно расскажу. Слюна не содержит привкуса пищи, она вырабатывается из железы под языком, когда еда еще не попала в желудок. Твой Олав просто развел тебя. — Зачем? — Мой голос звучал хрипло от слез. — Потому что, ты всех хочешь спасти, всем помочь. И это твоя слабость. Если тебе дать несчастного, больного или бездомного, тобой можно управлять. — Ты не лучше его, умирающий от голода. — Ты меня раскусила, делаешь успехи. Я горько усмехнулась, посмотрев на него. Наши лица были близко, и мне показалось, что он тянется ко мне, таким долгим был этот взгляд. — Тебе нужно было дать Виктору меня обратить. Это бы избавило нас всех от проблем. — Такие молодые вампиры могут только убить тебя. Если захочешь выйти из игры, то лучше пусть Кармайкл обратит тебя, когда Аргий восстановит его в должности. Уверен, что мейстер так и планировал поступить, когда снимут мораторий на обращение. — Нет, Кармайкл уже давно не обращает людей. Лучше я найду кого-нибудь другого за пинту крови. Он рассмеялся и исподлобья посмотрел. Глаза были серьезными. — Почему не просишь меня? Я рожей не вышел? — Что сделает с тобой твой Владыка, когда узнает, что ты лишил его шпиона в комитете? — Думаю, наказание не будет суровым, пока ты бесполезна. К тому же я не хочу, чтоб ты умирала в какой-нибудь дыре среди чужаков, это, как минимум, бессмысленная трата пищи высокого качества. Подумав немного, я спросила: — Кровь девственниц отличается на вкус? Он посмотрел, прищурив глаза. — Нет. Ты спрашиваешь, потому… — Просто спрашиваю. Идем в дом. Я отодвинула кресло и быстро встала, направляясь к двери. Но он преградил мне путь, взяв за плечи и, понизив голос, прошептал у самого уха. — Подожди, я отвечу на твой вопрос по-другому. Девственная кровь считается более чистой. И хотя разницы никто не заметит, она имеет некоторый статус из-за которого ценится выше, скажем, в аристократических кругах. — Я поняла, идем. — Нет. Не поняла. Не говори об этом Аргию. И, вообще, никому не говори. Кто-то еще знает? — Олав. — Он кажется нормальным парнем, хоть и со своими тараканами. Но, не думаю, что он будет трепаться. — Да что в этом такого? — Сейчас для них ты бесполезна и ничем не отличаешься от девочек из компании, которые помогают утолить жажду. Но, имея клеймо "чистого продукта", ты станешь ежедневной желанной пищей. Ты останешься в живых, но тебе это не понравится. — Но ведь разницы на вкус нет. — Ты бы предпочла домашний пирожок или пирожок, в который кто-то совал свой член? — Эм. Да, наверное, ты прав. Погруженная в свои мысли, я взялась за ручку двери и вошла в дом.