восставший труп монстра, которой мучил несчастных лет десять? Или потому, что Линта, которая стояла радом со мной, икнула от страха, опасливо поежилась и скрылась за спиной Ювины.

Очень медленно я выпрямилась, обвела взглядом перепуганные мордашки присутствующих, а затем посмотрела на Азю.

Тот почему-то выглядел невероятно довольным. На него, кстати, также смотрели не без страха.

— А весело тут, знаете, госпожа… — промурлыкал он, и протопав до середины казармы хмыкнул. — Да… Такого беспорядка я даже в бездне не видел.

Вот! Вы понимаете, в каком блюмповнике нас заставляли жить?! Даже в бездне — в клоаке ужаса и порока — и то было чище! В бездне, мать их! В бездне!

— И… Что теперь делать? — спросил кто-то из толпы ведьмочек.

А я вспомнила слова Милары, что не одни мы пытались навести тут порядок. Значит, все наши уборки, если они не согласованы с учебной частью, пройдут даром?!

Я была упорна, настырна, но я не была глупа. Я понимала, что если мы сейчас снова развернем полномасштабную уборочную деятельность, никто не сможет гарантировать, что завтра мы не проснемся в этом же клоповнике. А так, как я просто в силу своей природы не могла спать среди грязи, тараканов, пауков и мерзких запахов, то оставить все это просто так не могла. Но что предпринять, пока не знала. Я ходила к декану, и он выразился весьма определенно по этому поводу. А надавить на руководство этой академии, я никак не могла.

— Азя… Помоги собрать вещи, после начала занятий, мы уйдем отсюда, — почти выплюнула я, зло косясь на паутину.

— Что?! — воскликнула Эльда, та самая полная девчушка, которая тогда пошла охмурять колдунов.

— А что?! — огрызнулась я.

— Ты вот так просто бросаешь нас? После всех твоих увещеваний о том, что мы команда, что мы не можем жить в этой грязи?! Ты бросаешь нас после всего этого?! Командир должен погибать вместе с командой, иначе он не командир!

Я сузила глаза, и встретилась с ней взглядом.

Вот значит как?

Что ж… Справедливость ее слов была неоспорима, но дело тут вот в чем…

— Это твой принцип? Прекрасно! А мой принцип — не спать в грязи. Ночевать в месте, подобном этому, я буду только в момент крайней необходимости, а сейчас и близко не такой момент.

— Но как же твоя честь в роли нашего лидера?! Ты поджимаешь хвост, как только наметились трудности?

— А что ты мне предлагаешь?! — возмутилась я. — Устроить нудисткий протест перед окнами деканата? Или объявить голодовку? Или у тебя есть какие-то другие идеи?

— Нет, — с не меньшим запалом произнесла она. — Но ты должна быть здесь! С нами!

Я прямо таки ощутила, как вокруг меня кольцом сжимается враждебность. С самого начала я была не похожа на них. И с самого начала они это чувствовали, поэтому позволили взять бразды правления в свои руки. Но теперь, они спокойно могли низвергнуть с пьедестала в грязь.

А теперь настал момент быть честной с самой собой. Нужно ли мне их уважение? Нужно ли мне, чтобы я была лидером в их глазах? Смогла бы я смириться с участью изгоя? Настолько ли мне важен личный комфорт?

Что ж, идеальным вариантом было бы совмещения комфорта в быту и командования. Мне нравилась власть, чего уж тут говорить. И поскольку, я собиралась быть Валхарой, наверное, мне следовало заручаться поддержкой ведьм, нужно было показать, что я — лучшая. А как я могу быть лучшей, если не могу даже лягушку в руках подержать, не скривив при этом лица и не ощутив рвотные позывы? Нужно было воспитывать в себе небрезгливость, или хотя бы не являть ее миру столь демонстративно.

Честь лидера? Что за бред.

Холодный и трезвый расчет? Да, это по мне.

И хотя гордость и врожденная любовь к эстетике буквально тянула меня прочь из комнаты, я сделала глубокий вдох и потерла лоб.

— Хорошо. Ты права. Своих в бою не бросают.

Я выпрямилась, окинула твердым взглядом лица ведьмочек и бодро улыбнулась.

— Эту битву мы проиграли, но кто знает, каков будет исход войны! Пока мы затаимся, но они еще услышат про нас! — я выбросила в воздух кулак, и мне вторил хор голосов.

Я улыбалась шире, а мой взгляд меж тем остановился на грязных тюфяках, а в голове билась единственная мысль: «Ну, и как я буду здесь спать?!».

Едва мы разобрались с этой проблемой, как я вспомнила, что нам было давно пора на занятия. И наша дружная — или не очень — компания компактным стадом слонов поскакала на лекцию в другое крыло.

Пока мы обежали, по пути я отмечала все тоже запустение. И аудитория, в которую мы ворвались, была ничуть не лучше — грязный каменный пол, разбитое окно, в котором завывал буйный ветер, ряд прогнивших столов и табуретов, на которые я не рискнула бы садится. Под потолком в дальнем углу притаились летучие мыши, которые весели вниз головой, создавая кокон из своих крыльев. Тут хотя бы не было смердящего запаха, за что нужно сказать спасибо выбитым стеклам. Не удивлюсь, если их и выбили-то как раз с целью вентиляции.

В общем, тут было ужасно.

В аудитории уже обитала мужская половина нашего потока. При нашем появлении они флегматично оглянулись, а затем продолжили свои разговоры. Лишь пара человек из них посматривала на меня настороженно. Я знала, о чем они хотели меня спросить.

— Нормально с ним все. Восстанавливается, — буркнула я, проходя к парте.

Грорд следовал за мной, и при этом, наверное, чтобы не шокировать публику, топал на четырех лапах. Он запрыгнул на пошатывающийся от его веса стол и уставился на меня взглядом своих трех глаз.

— Что?

— Да вот, умиляюсь вашей расчетливой сущности, госпожа.

— Что?! — ненатурально возмутилась я.

Он ехидно прищурил все свои глаза, а особенно третий.

— А что? Я не прав? Скажите еще, что вы остались в том оплоте грязи из чувства сострадания к чужому горю!

— Молчи! — шикнула я.

— А чего мне молчать-то! — развеселился он. — Ты посмотри на эти тупые рожи. Они ничего не понимают из того, что я говорю.

Я огляделась. И правда, посматривали студенты на меня с подозрением из серии: «Она — больная, со шкафом болтать?».

Но проанализировать ситуацию как следует, мне не дала вошедшая преподавательница. То была женщина лет тридцати пяти со светлыми волосами, уложенными в небрежный пучок. Ее строгое платье, наверняка куплено в самых модных бутиках, ненавязчиво подчеркивало ее формы, не оставляя и места