– Ну почему же? – выдавила я. Вот так влипла! Нет, если какое-то дело нужно испортить, лучшего порчуна, чем я, не найти во всей Белории. Не только делами, но и мыслями на всю Догеву ославилась!

– Нет-нет, – поспешил успокоить меня вампир. – Кроме меня, никто в Догеве телепатией не владеет. Все строго конфиденциально, иначе ко мне никто бы не приходил. И, честное слово, я тебя почти не читал!

Почти! Все, я покойница…

– Я пойду, пожалуй, – пролепетала я, затравленно озираясь по сторонам.

– Постой! – Лён ухватил меня за руку, развернул к себе лицом. Я отвела глаза. – Не валяй дурака, я ведь не чумной. Ну что ты так испугалась? Ты же магичка, среди вас телепатия в ходу. Думаешь, Учитель ею не пользуется?

– То Учитель. – Я попыталась высвободить руку, дернув локтем, но Лён не отпускал, впившись, как клещ.

– Какая разница?

– Большая. Я знаю, когда он это делает, а ты… ты просто низкий воришка!

– Почему это? – опешил вампир.

– Потому что все, кто берут чужое потихоньку и без спросу, воры! Не важно, что – деньги, вещи, мысли. А я-то тебе доверяла… Больше, чем Учителю… – вырвалось у меня. И это было правдой. Я вообще никому не доверяла. Чем больше ты доверился человеку, тем больший у него соблазн тебя предать.

– Ну Вольха… – Ей-богу, он чуть не плакал! Теперь, когда я поняла, что происходит, я наконец вычленила из своих мыслей легкий ненавязчивый шепоток, который немудрено было принять за внутренний голос. Он-то и вызывал непривычное мне чувство внутреннего покоя и уверенности. Как будто разговариваешь сама с собой. А уж от самой себя меньше всего ждешь подвоха. Грубое, откровенное проникновение Учителя и других наставников в мой разум никогда не проходило незамеченным, будучи редкостно неприятным. Словно я устроила развеселый девичник в женской бане, а туда в самый разгар потехи ввалилась ревизионная комиссия в официальных костюмах и равнодушно оприходует шайки и веники. Это отбивало у меня охоту общаться подобным образом. Можно поговорить вслух, если так уж приспичит.

Но тогда не добьешься такого слияния душ. Ведь не всякую мысль можно выразить словами. Разве опишешь, например, свои ощущения от путешествия по реке в утлой лодчонке, в грозу, когда молнии серебристыми змейками скачут по воде, а струи теплого дождя кажутся стеблями пшеницы, чьи колосья собраны в низкие пушистые облака? Когда из воды за кормой внезапно вырастает зеленоватая шея водяного змея, увенчанная приплюснутой головой с алыми задумчивыми глазами и так же беззвучно погружается в воду?

Не перескажешь. Не сумеешь. Тебя просто не поймут. Ну плыла. Ну видела. Вместо того, чтобы проникнуться восторгом, твой собеседник недоуменно спросит: «У тебя с головой все в порядке? Так же утонуть можно»! Ну конечно, можно. Потом я долго искала того паршивца, что отвязал лодку, пока я рвала остролист для гербария. Спасибо русалкам, отбуксировали ее к берегу.

Лён бы меня понял. Не задавая дурацких вопросов, он проплыл бы со мной этот путь, любуясь стройными соснами по обрывистым берегам реки, смахивая с лица пресные сладковатые капли и осторожно погружая весло в бурлящий поток. Воду, так уж и быть, я бы вычерпывала сама.

И я поняла, на чем зиждется догевское правосудие. На уверенности, что правда восторжествует, потому что солгать судье невозможно. Преступность в Догеве нулевая. Ругаются тоже редко – скажем, разошлись муж с женой во мнениях и, вместо того чтобы хвататься за сковородки, бегут к Лёну. Его решения никогда не оспариваются – ему же виднее. Кого Повелитель сочтет виновным, тот и извинится. Мир и порядок, все довольны и счастливы. Если Повелителя не станет… да они же перегрызутся, как люди!

И, хорошенько поразмыслив, я его простила. Зря, наверное.

Я так увлеклась свободным творчеством, что не заметила, как стемнело. Крина предупредительно зажгла и поставила на стол трехсвечный канделябр. Под шелест пламени дело пошло еще прытче. Второе перо сломалось и посадило в центр свитка кляксу. Я не обращала внимания на подобные мелочи – главное, накарябать черновой вариант, а уж в Школе перепишу набело. По горькому опыту я знала – пиши пока пишется, потом может не быть ни времени, ни вдохновения, необходимого даже при ловле блох. Дело спорилось, но не двигалось к концу ни на йоту. Переизбыток вдохновения тоже вреден. В том, что моя курсовая представляет огромный интерес для науки, я не сомневалась. Но мне хотелось сделать ее интересной и доступной для широкой публики, поэтому факты частенько перемежались с описанием природы, погоды и моих ляпсусов. К концу третьего свитка (объем курсовой – два) я поняла, что зерно брошено в благодатную почву, которая при правильной культивации может взрастить солидный магистерский трактат. Это нисколько не охладило моего энтузиазма. Отложив перо и разминая пальцы, я погрузилась в сладостные мечты о славе, которая, конечно же, придет ко мне после защиты и опубликования моего пухлого труда. Меня будут узнавать на улицах. Меня будут цитировать наизусть. Меня будут приглашать на международные и межрасовые конференции, а я – отнекиваться со скучающим видом. Помакав перо в чернильницу, я с новыми силами набросилась на прижизненный памятник себе, любимой.

Щеколда скрипнула. Я была так поглощена бумагомаранием, что даже не соизволила оглянуться, поэтому вопрос: «На какой стадии завещание?» – застал меня врасплох. Я не ожидала увидеть Лёна так поздно, а уж сегодня – тем более.

– Да вот, решила наконец взяться за курсовую, – созналась я.

– На какую тему?

Я молча кивнула на витиеватое заглавие.

– В списке использованной литературы первым номером Тюдор Избавитель?

– Да, я сравниваю его наблюдения со своими. Откуда он набрался подобной чепухи? Ни одно из указанных им средств на вас не действует. Да, кстати…

Я размашисто перекрестила собеседника. Он рефлекторно отшатнулся.

«Реакция отрицательная» – пометила я на полях свитка.

– Это еще что за ерунда?

– Безотказный способ. Что там у Тюдора? – Я раскрыла «Кровопийц» по одной из закладок. – «Отскочив, взвыл мерзавец-вампир дико… закрутился на месте, раздирая когтями гниющую плоть свою…»

– А если бы сработало?

– Я бы написала: «Реакция положительная».

Лён небрежно взял один из исписанных свитков, расправил и вчитался. Он застыл надолго. Я наблюдала, сначала с гордостью, потом с опаской.

– Хм, – сказал Лён, присаживаясь на лавку и не отрывая глаз от текста. – Надеюсь, круг читателей ограничен?

– Отдай! – возмутилась я, вырывая свиток. – Это еще черновик.

– Кого это ты называешь «беловолосым упырем»?

– Это первое впечатление! – Защищалась я. – Дальше пойдут факты.

– Так дай дочитать.

– Не дам. Я дальше еще не написала.

– Так я подожду, – предложил он, осклабившись, как упырь.