– Хороший знак, очень хороший знак, – пояснил он Русане, с недоумением смотревшей на него. – Удача ждет меня, большая удача.

Но вскоре радость князя была омрачена, ибо священный танец не был окончен. Жрица должна была проскакать на жеребце еще один круг и после этого снова встать на холки двух коней помогавших ей всадниц. Тогда кони медленно разъедутся так, чтобы между ног праматери могли пробежать все воины в черном. Те, кто прежде изображал силы Зла, которые схватили и заточили праматерь в башню Тьмы, теперь должны были сбросить свою черную одежду, коснувшись ног жрицы. Черные воины Тьмы превратятся в обычных людей, показывая тем самым, что так рождается кангарское племя. Так гласила легенда, и так должен был показать священный танец, но черный жеребец доскакал только до середины круга, когда жрица зашаталась и выпала из седла. Все с ужасом замерли. Печенеги просто оцепенели. Жеребец еще какое-то время скакал дальше, но и его остановили девушки-всадницы. Один только колдун остался невозмутимым. Он не спеша подошел к упавшей жрице и перевернул ее на спину.

– Она жива, – громко сказал он. – Сабля проткнула ей нижнюю челюсть и язык. Она всего лишь потеряла сознание, но, скорей всего, не сможет больше петь.

Вздох облегчения прошелестел по толпе печенегов, а Куеля задумался. Язык жрицы пронзила сабля, и это, несомненно, указывало на то, что он должен быть очень осторожен в своих разговорах, или на то, что уже сказанное им ранее было неверно, и все, связанное с этими словами, надо немедленно отменить. Мысли спутались в голове князя. Он прокручивал в мозгу все события за последнее время, где ему приходилось что-либо обещать и вести важные беседы, но ничего, кроме переговоров с хазарином, не смог вспомнить. Неужели древнее гадание указывает именно на них, неужели хазарин обманет его или уже обманул? Куеля покосился на невозмутимого посла, сидящего неподалеку со злым и оскорбленным видом. «Если не скрывает своей злобы, значит, никакой пакости против меня еще не задумал», – подумал князь со злорадством и успокоился.

– Ну, князь, потешил, – голос Русаны прервал размышления Куели. – Что у вас тут все танцы такие?

– Сейчас слуги подадут кушанья, – невпопад ответил князь, – и наши красавицы исполнят для вас любовный танец Золотой Луны.

Но Русана совсем не слушала печенега. Она во все глаза смотрела на то, как колдун наступил ногой на грудь раненой жрицы и, подняв высоко над головой острый посох, громко прокричал что-то. Девушка не могла понять чужого языка и не знала, что колдун произносил заклятья, отсылая все несчастья, которые могут случиться после неудачного танца, вместе с намеченной жертвой в мир Тьмы, но она вдруг поняла, что сейчас на ее глазах убьют эту женщину.

– Нет! – закричала она что есть силы пронзительным девичьим голосом. – Не трогайте ее!

Колдун тоже не понял ее слов, но почему-то вдруг остановился, оглянувшись на крик, который, казалось, порвал в клочья напряженную тишину ожидания смерти.

– Князь, князь, спасите ее! – выкрикнула Русана, схватив Куелю за руку.

Печенежский вождь ошалело посмотрел на свою гостью и почувствовал, как в его сердце пьянящим напитком проникает сияющий свет девичьих глаз, разгневанных и умоляющих одновременно. И было в этом взгляде еще нечто такое, что заставляло воина степей, не знающего ни жалости, ни душевной боли, смотреть и смотреть неотрывно в пылающую темно-синюю бездну очей, невольно погружаясь в призрачный мир сладостных грез и мечтаний.

Куеля махнул рукой, и колдун отступил в сторону, но посох в его руке все еще был угрожающе поднят. Вдруг рука его с длинным кривым указательным пальцем вытянулась в сторону девушки, и, словно старый ворон, он прокаркал несколько страшных слов.

Русана вся побледнела, сердце ее сжалось от ужаса. Ей показалось, что старый колдун проклял ее, и теперь она уже горько жалела, что вмешалась в чужой обряд. Но тут совсем рядом прозвучал спокойный голос Куели:

– Пошлите одного из своих воинов, чтобы он дотронулся до жрицы, и тогда колдун сохранит ей жизнь.

– Зачем? – испугалась она.

– Делайте, как говорят, – обозлился князь, стряхивая с себя дурман очаровавших его глаз. – И пусть ваш воин возьмет ее за руку.

Русана беспомощно оглянулась на своих отроков и встретилась взглядом с губастым десятником.

– Сходи, возьми эту женщину за руку, – пролепетала она. – Иначе ее убьют.

– Ну и пусть убьют, – ухмыльнулся десятник.

Но мольба в глазах Русаны сделала свое дело, и парень нехотя подошел и взял жрицу за руку. И едва он это сделал, как раненая открыла глаза, а колдун радостно прокаркал еще несколько страшных слов.

– Что он сказал? – забеспокоилась Русана.

– Ничего особенного, – Куеля сощурил хитрые восточные глазки. – Все несчастья, что несла с собой эта женщина, перешли теперь на твоего воина.

– Боже мой! – всплеснула руками девушка. – Что же теперь будет?

– Сколько себя помню, жрица богини Дан ошибалась только три раза, – невпопад ответил князь. – И это первый раз, когда она не поплатилась за свою ошибку жизнью.

Он внимательно и серьезно посмотрел на боярышню, растянув на своем плоском лице некое подобие улыбки. Странно, но эта девушка смогла одним своим присутствием изменить все вокруг. Все приобрело иной смысл; какой – Куеля еще не знал, но замечал, что все идет не так, и получается совсем не то, что нужно для священных обычаев кангар. Так, непонятно было, что теперь делать с выжившей жрицей, которая не сможет спеть священную песнь? А как поступить с самой боярышней, которую он обещал отдать Обадии, но теперь не мог. Впрочем, долго рассуждать Куеля не любил: он вырос с саблей в руке, которая постоянно требовала от него быстрых и точных решений. Сталь клинка не любила ждать и не любила долгих раздумий, и смерть, живущая на кромке лезвия, шептала только одно слово «убей». С этим Куеля и жил, подсознательно понимая, что как только он перестанет убивать, то сам очень скоро умрет. Так было всегда, так жил его народ многие века, и так был устроен весь мир. И вот он впервые поступил не так, как всегда; впервые не дал смерти ее законной добычи, и сам не мог понять, для чего это сделал. Думать об этом было противно, и князь решил разом покончить с этим; он два раза хлопнул в ладоши, и тотчас появились слуги с блюдами жареного мяса и чашами для кумыса. Когда хмельной напиток оказался в руках каждого, князь поднял свою чашу вверх и громко провозгласил:

– За дорогих гостей, за прекрасную госпожу и ее доблестных воинов!

Так начался пир. Теперь они ели и пили, а молодые плясуньи крутились вокруг, исполняя танец Золотой Луны. Наконец десятник отроков, немного захмелев, посмотрел на Куелю своими наглыми голубыми глазами и проговорил чуть заплетающимся языком:

– А что, князь, мы здесь на лугу сидим? Свежо тут, зябко. Ты же нас в гости звал, а где же дом-то твой?

– Мой дом, – хитрый Куеля покрутил рукой над своей головой. – Этот небесный шатер, усеянный звездами. А луг, на котором ты сидишь, не простой. Это священное место; здесь не пасут скот, здесь кангары общаются с богами и слушают голос неба.