Лежит здесь бедный Гебелин,

Он знал еврейский и латынь;

Его гордитесь героизмом,

Он был замучен магнетизмом.

Если случайные события склоняли чашу весов явно не в пользу месмеризма, то в словесной борьбе силы были примерно равными. Даже на серьезных дискуссиях в ход шло все: хвалебные письма вылеченных пациентов, оскорбительные нападки на животный магнетизм, комические пьесы и стихи, специально созданные для публичного осмеяния месмеризма. Так, два сатирика, Пьер-Ив Барре и Жан-Батист Раде, в своих комедиях «Современный доктор» и «Бакет здоровья» прямо обвиняли Месмера в шарлатанстве и безнравственности. Некоторые весьма несдержанные сторонники месмеризма попытались сорвать постановки этих пьес, кидая в публику промагнетические листовки. Эти и другие инциденты не позволяли обывателям переключить свое внимание с магнетизма на что-нибудь другое. Вот еще пример: священник-месмерист, отец Хервьер, как-то раз прервал собственную проповедь, чтобы прямо в церкви магнетизировать женщину, у которой случился припадок. В Париж приходили также первые известия об удивительном поведении месмеризованных субъектов, лечившихся в поместье маркиза де Пюисегюра в Бузанси. Жан-Жак Поле написал памфлет, где косвенно намекал, что на месмерических сеансах субъекты и операторы испытывают все виды сексуального возбуждения. В нем он, в частности, предположил, что пресловутые магнитные полюса Месмера находятся у женщины в области сердца (читай: груди) и во влагалище. На фронтисписе другого подобного произведения изображен магнетизер, трогающий женскую грудь и вопрошающий: «Что вы чувствуете?»

Диспуты в Обществе Универсальной Гармонии никак не помогали делу. Краса и гордость общества — известный химик и член Академии Клод-Луи Бертолет — посчитал нужным выйти из его состава, публично объявив при этом само общество и его учения надувательством.

Прослушав больше половины курса Ф. Месмера и будучи допущен в залы для лечения, где я лично проводил наблюдения и эксперименты, я заявляю, что не нашел никакого основания для веры в существование целительного агента, названного Месмером животным магнетизмом; что считаю доктрину, которой нас учили на протяжении курса, несовместимой с хорошо установленными фактами устройства Вселенной и животной экономии; что не видел в спазмах и судорогах ничего, что нельзя было бы полностью приписать воображению, механическому воздействию на наиболее снабженные нервами участки тела и тому давно признанному закону имитации, когда животное, пусть непроизвольно, стремится подражать другому животному, которого видит… Я заявляю, наконец, что рассматриваю теорию животного магнетизма и практику, основанную на ней, как совершенные химеры.

С другой стороны, под заголовком «Дополнения к отчетам двух комиссий» выходит толстый том показаний очевидцев лечения. Врачами и пациентами описывается более сотни случаев успешных исцелений. Хотя многие истории не закончены (пациент все еще лечится и может, следовательно, сообщить лишь о частичном улучшении, а не о полном выздоровлении), диапазон болезней впечатляет. Так, исходя из приведенных симптомов, можно сделать вывод об успехах в лечении магнетизмом ожогов, кожных болезней, опухолей, ишиаса и лихорадки. Публикация данной книги свидетельствует об уровне доверия пациентов к Месмеру: несмотря на высокое положение в обществе, они не побоялись выставить все подробности своих заболеваний на всеобщее обозрение, даже и с учетом того, что во время лечения у них часто наблюдалась потливость, рвота или понос.

Одно из самых разумных промесмеристских произведений — «Размышления провинциала», анонимно написанный трактат, принадлежащий перу Жозефа-Мишеля-Антуана Сервана (1737–1807). В нем утверждается, что комиссия переоценила важность конвульсий, которые в провинции, кстати, наблюдались гораздо реже, чем в Париже. Другими словами, комиссии следовало бы сфокусироваться на феномене исцеления, а не на кризисах. Если уж им так не хотелось расспрашивать «избранных» пациентов д’Эслона — могли бы привлечь других, из низших сословий. Еще в нем напоминается читателям, что медицина не застрахована от ошибок; например, прививки запретили почти сразу, задолго до того, как установили их полезность. Другой провинциальный автор (Антуан Эсмонэн де Дампьер) для аргументации приводит эксперименты де Пюисегюра по магнетическому сну. Он обращает внимание на то, что первая комиссия все результаты Месмера объясняла через прикосновения оператора к субъекту, воображение и склонность пациентов к подражанию. В случае же Пюисегюра речь идет о введении в сомнамбулическое состояние на расстоянии, что, по мнению де Дампьера, отвергает идею о необходимости касаний, а воображение и подражание едва ли могли иметь место при месмеризации животных и младенцев.

Можно с уверенностью сказать, 1784 год Месмер предпочел бы вычеркнуть из своей жизни. Мало того, что огласка как благоприятная, так и неблагоприятная, не показывала никаких признаков затихания и памфлеты продолжали появляться, как грибы после дождя, так еще и во время карнавала 1785 года один клоун нарядился доктором, уселся задом наперед на осла и начал совершать магнетические пассы в направлении идущих сзади людей, а те, в свою очередь, со смехом пародировали конвульсии.

Пришел черед Парижа навлечь на себя недовольство Месмера: по-видимому, опять наступил приступ депрессии, сопровождавшей все его неудачи. Он чувствовал, что парижане не достойны его; они не сумели обеспечить официальное признание ему и его великому открытию. Парижское общество, раздираемое на части разногласиями, постепенно заканчивало свое существование, и это тоже свидетельствовало о том, что с Парижем у Месмера все кончено. Пока Месмер ездил в Лион в августе 1784 (где он потерпел полный провал в месмеризации прусского принца Генри, предложившего себя в качестве скептически настроенного подопытного кролика), делами заправлял Бергассе и приглашал на некоторые собрания людей, не являющихся членами Общества. Вернувшись, Месмер обвинил Бергассе в нарушении секретности, предусмотренной договором. По мнению же Бергассе, пункт секретности существовал лишь временно, чтобы предотвратить чрезмерное распространение доктрины, и пока частные взносы не достигнут суммы, достаточной для оплаты услуг Месмера как преподавателя. Эта сумма была оговорена заранее и составляла десять тысяч луидоров или двести сорок тысяч ливров (для сравнения, слуга или сельский труженик могли заработать всего около сорока тысяч ливров в год). Было собрано даже больше денег, чем необходимо, поэтому Бергассе и решил, что секретность уже ни к чему. Бергассе и Корнманн рассматривали эту сумму в качестве платы за покупку теории, тогда как Месмер считал ее вознаграждением первооткрывателя, который к тому же сохраняет право собственника. Они поссорились, и несмотря на попытки примирить их, предпринятые другими членами Общества, оно распалось. Наиболее влиятельные члены бывшей Парижской академии, Бергассе, Корнманн и Жан-Жак д’Эпремесниль, сформировали фракцию, которая начала пропагандировать политическую форму месмеризма и проповедовать реформу общества согласно принципам естественной гармонии Руссо — революция была уже на подходе. Во фракцию принимались люди, зачастую не имевшие ничего общего с животным магнетизмом, но являвшиеся исключительно политиками, например, будущие лидеры жирондистов Этьен Клавьер и Антуан-Жозеф Горсас.