В Польше это сработало. Больше миллиона призывников в армию так и не попали.

А осуществлялся блицкриг прорывом быстроходных танковых частей. И тут важно знать, что тогдашняя танковая дивизия вермахта кроме бронированных машин (около 300 штук) включала моторизованный пехотный полк (2000 человек), мотоциклетный батальон (850 человек), артиллерию (около 80 стволов разных калибров) и инженерные силы. Такая дивизия могла действовать автономно, ремонтировать взорванные мосты, при необходимости организовывать оборону. [171] Толковое изобретение.

Немцы были гораздо сильнее поляков.

Соотношение сил 1 сентября 1939 года [172]

Не только в количестве, но и по тактико-техническим характеристикам польские машины уступали немецким. Лишь бомбардировщик PZL P.37 «Лось» соответствовал мировым стандартам, но его толком не смогли применить.

Впрочем, и «стальной кулак» вермахта на 80 % состоял из устаревших легких танков Рz-I и Pz-II. [173] Но у поляков и этого не было.

И все же защищались они геройски! На Вестерплятте 182 бойца (4 миномета, 3 орудия и 41 пулемет) стояли целую неделю, отбивая атаки четырех тысяч гитлеровцев. Поляки потеряли там убитыми и ранеными 65 человек, а немцы — 300–400. [174]

Польские летчики сбили больше 130 самолетов.

Легенда «польские конники с саблями бросались на танки» — лишь «геббельсятина». Не было этого. Кавалерийские части тогда имели пушки, пулеметы, противотанковые средства и далеко не всегда воевали по принципу «эскадрон, шашки к бою».

Однако враг был слишком силен…

17 сентября после двухдневного штурма немцы взяли Брестскую крепость. Ту самую. Через два года им предстоит брать ее снова — но с гораздо большим трудом.

Все жители Варшавы, включая женщин и детей, двадцать дней отбивали атаки вермахта — дрались даже ножами и дубинами! Но 28 сентября столица пала…

6 октября был подавлен последний очаг сопротивления.

В боях погибли 66 300 поляков, 133 700 ранены. Потери вермахта: 10 572 убитых, 30 322 раненых, 3409 пропали без вести. [175]

Поражение обошлось очень дорого. Из Польши на работы в рейх угнали 1,2 миллиона человек, [176] за всю войну погибли 6 миллионов — четверть населения страны. [177] Однако поляки продолжали драться за независимость и с немцами, и с нами — что, бесспорно, достойно уважения.

Кстати, сравните со «свободолюбием» чехов. Под оккупацией они сидели тихо-мирно, а восстали против немцев (в Праге) лишь… 5 мая 1945-го!

Почему Гитлер напал? Какой смысл?

Нет, ясно: Польша заслоняла путь к России, следовало ее съесть. Однако год назад мировые банкиры вынудили чехов сдаться без боя, лишь бы вермахт избежал потерь, — а теперь предпочли силовой вариант… Почему? Ведь и поляков могли заставить смириться!

Думаю так. Были варианты: вступить с Польшей в союз или захватить. В данной ситуации захват лучше: ведь, когда вермахт пойдет на Россию, польская армия останется у него в тылу. Зачем напрягаться, гадая, как она себя поведет? Паны могли начать стрелять в спину или закапризничать в самый ответственный момент, потребовать добавочных уступок… Спокойнее сперва их разгромить.

Кроме того, поляки вряд ли сдались бы, как чехи, даже получив окрик из Лондона. Правительство — да, а народ — нет. Немцы нарвались бы на яростных партизан — а значит, боеспособных поляков лучше заранее истребить.

А еще следовало потренировать немецкую армию перед броском на Россию. Но не обескровить! На чешской линии обороны вермахт бы изнемог, а поляки не имели возможности сопротивляться столь же мощно. И укреплений на немецкой границе у них не было, и современной техники.

Но почему?!

Почему поляки не готовились защищаться от Германии: не строили укреплений, не отводили в тыл военные склады и промышленность? И мобилизацию 29 августа попытались начать, но послы Англии и Франции вежливо попросили не торопиться. [178]

Почему поляки не готовились к обороне? Потому что хотели НАПАДАТЬ! Удара немцев они ждали, но планировали тут же перейти в контрнаступление и давить врага на его территории. [179]

Бред?

Ничуть. Ведь им обещали помощь Франция и Англия! Вот стратегический план Польши: «Доведение до немедленного выступления западных государств с момента начала военных действий и превращение польско-германской войны в войну Германии с коалицией западных государств и Польши. При этих условиях можно ожидать полной и окончательной победы» [180].

Если б эти страны действительно вступили в войну, Гитлер бы испарился. Он подтвердил это осенью того же года, сказав: «Если Франция и Англия нанесут удар по Рурской области, немецкое сопротивление придет к концу» [181].

Теперь думаем. Зачем эти две страны сорвали мобилизацию, а сперва убедили поляков не строить укрепления?

Ответ один: Польше внушили, что она живец, приманка.

Она демонстрирует беззащитность, манит Гитлера напасть. Он вторгнется, французы тотчас ударят ему в тыл, англичане помогут — и нет рейха. Польша отхватит кусок его территории, усилится — а там, глядишь, «от моря до моря» расползется, по своей вечной мечте. От Балтийского до Черного.

Панов сгубила гордыня: они возомнили себя игроками, хоть англосаксы видели в них лишь кусок мяса.

Их цинично обманули: войну-то немцам Англия и Франция объявили 3 сентября, но стрелять не стали. Спокойно, с улыбочкой наблюдали, как крошат тех, кого они поклялись защищать.

А Гитлер знал, что так будет.

Его полководцы боялись французского удара в тыл, даже считали фюрера идиотом. Но заморские хозяева обещали ему полную безопасность — и 31 августа начальник генштаба сухопутных сил Ф. Гальдер записал в дневнике: «Фюрер спокоен. Он рассчитывает на то, что французы и англичане не вступят на территорию Германии» [182].

Сам Гитлер 4 сентября раскрыл карты: «Если они и объявили нам войну, то лишь чтобы сохранить лицо, к тому же это не значит, что они будут воевать» [183]. Он отлично знал правила игры.

Биться с Англией и Францией фюрер абсолютно не был готов. Для этого нужен мощнейший флот, и он в рейхе строился — но завершение судостроительной программы намечалось лишь на 1944 год. [184] К началу же войны ситуация выглядела так:

ВМФ трех держав на 1 сентября 1939 года [185]

Нападать с такими силами — идиотизм. Ясно, что Гитлер этого не планировал. Гросс-адмирал Э. Редер заявил тогда, что германский флот «может выполнить только одну задачу — с честью погибнуть» [186].