– Эй, там! – прокричал он. – Друг, друг!

Он подтянулся и заглянул в открытое окно. Раздались хлопок и шипение, вскрикнула женщина.

– Вы идиот, я же говорила, что оно не выстрелит, если порох отсырел.

Клозовски попытался забраться внутрь, но нарушил неустойчивое равновесие кареты. Он услышал, как стукнуло о дорогу колесо, когда экипаж выровнялся. И соскочил, чтобы ему не переломало ноги. Люди внутри попадали на пол и, похоже, оцепенели от ужаса.

– Прочь, чудовище, – произнес мужчина.

Клозовски увидел наставленный на него дрожащий пистолет. Его полка и ствол почернели от сажи и еще дымились. Еще раз он не выстрелит. Революционер потянул на себя дверь и втиснулся внутрь, оттолкнув стрелка.

Внутри было мокро, но, по крайней мере, дождь не хлестал по лицу. Звук был такой, будто на деревянной крыше экипажа бьют тысячи барабанов.

В карете Клозовски обнаружил двоих пассажиров: дородного мужчину в возрасте, вооруженного пистолетом, и девушку лет двадцати, хорошенькую, с копной медно-золотистых локонов.

Должно быть, отправляясь в путешествие, они были хорошо и дорого одеты. Теперь же стали мокрыми, грязными и оборванными, как самые жалкие из крестьян. Природа всех уравнивает не хуже революции. Пассажиры явно боялись его и отпрянули, уцепившись друг за друга.

– И что ты за демон?[2]– осведомился мужчина.

– Я не демон, – ответил Клозовски. – Я просто заблудился в бурю.

– Он священнослужитель, Исидро, – сказала женщина.

– Слава богам, – выпалил мужчина. – Мы спасены. Изгони этих демонов, и я прослежу, чтобы ты был щедро награжден.

Клозовски решил не сообщать им, что одолжил облачение на время. Он видел снаружи свет, но никаких демонов не было.

– Это Исидро д'Амато, – сообщила женщина, – из Мираглиано. А я Антония.

– Александр, – представился Клозовски.

Антония была не так напугана, как д'Амато, и лучше способна справиться с ситуацией. Он сразу понял, что она не из паразитов.

– Мы были в пути, когда налетела эта буря, – сказала она. – Потом вдруг эта вспышка, и карета опрокинулась…

– Демоны, – выдохнул д'Амато. – Это были демоны и монстры. Они пришли за… за…

Он заткнулся. Явно не хотел говорить, за чем, по его мнению, пожаловали демоны. Клозовски подумал, что если этого человека отмыть и обсушить, он был бы не очень похож на теперешнего Исидро д'Амато. Знакомое имя, он был уверен, что слышал его, когда жил в Мираглиано.

– Там, впереди, дом, – сообщила ему Антония. – Мы видели его за деревьями, пока еще не стемнело. Мы пытались добраться до него, укрыться от бури.

Совсем рядом сверкнула молния. Зубы Клозовски стучали, вторя громовым раскатам. Голубой шар рос, он уже был со всех сторон. Его свет одновременно успокаивал и клонил ко сну. Принц-революционер поборол соблазн. Кто знает, что может случиться, если он закроет глаза.

– Нам лучше попробовать добежать до него, – предложил он. – Мы не можем пережидать бурю здесь. Это опасно.

Д'Амато крепче прижал к груди саквояж, словно подушку, и не шелохнулся.

– Он прав, Исидро, – сказала Антония. – Этот свет что-то делает с нами. Надо идти. Тут всего несколько сотен ярдов. Там люди, огонь, еда, вино…

Она уговаривала его, будто ребенка. Он не хотел покидать карету. Ветер широко распахнул дверь, ударив ее о борт экипажа, и внутрь ворвался дождь, точно плеснули водой из ведра. В светящемся шаре теперь явственно угадывалось лицо, с длинным носом и щелями глаз.

– Пойдемте.

Клозовски потянул Антонию за руку, и они выбрались из кареты.

– Но Исидро…

– Он может оставаться, если хочет.

Он повлек женщину прочь от сломанного экипажа, и она не особенно противилась. Не успели они сделать и десяти шагов, как д'Амато высунул голову в дверь, пулей вылетел наружу и припустил бегом, по-прежнему крепко обнимая саквояж.

Он был толстяк, не слишком-то легкий на ногу, но с энтузиазмом шлепал по грязи, пока не пошатнулся, и Клозовски с Антонией удалось подхватить его прежде, чем он упал. Он высвободился, стараясь держать подальше от них свой саквояж. Это явно была его любимая игрушка.

– Туда, – указала Антония.

Дорога плавно шла вверх и поворачивала. Клозовски ничего не смог разглядеть в сырой мгле.

– Это огромный дом, – сказала она. – Мы увидели его за много миль.

Д'Амато стоял как прикованный к месту, уставившись в пустые глазницы голубого лица. Антония потянула его за локоть, пытаясь развернуть. Он помотал головой, и она дала ему пощечину. Сильно. Он встрепенулся и двинулся вслед за ними.

Они втроем пробирались впотьмах. Клозовски хотелось оглянуться, но он не стал этого делать. У него было такое чувство, что он никогда уже не отогреется.

Разглядеть что-либо отчетливо было невозможно, но твердая дорога под ногами была ничем не хуже любой другой.

– Они не смогут забрать его… – бормотал д'Амато. – Оно мое, мое…

Холодная вода затекла Клозовски между глазами и веками, внутри черепа застывал лед.

– Смотрите! – воскликнула Антония.

С одной стороны дороги показалась стена, частью вырезанная в горном склоне, частью сложенная из огромных каменных блоков. Они стояли теперь возле громадных железных ворот, ржавых и перекошенных. Они легко могли бы пробраться внутрь между прутьями. Впереди темнели очертания огромного дома, в нем мелькали неяркие огни.

Клозовски стоял позади всех и смотрел на ворота. Должно быть, богатое поместье. Здесь, наверно, живет семейка представителей паразитирующего класса, сосущая жизненные соки из крестьян, попирающая сапогами угнетенные массы.

На верхушке ворот в завитках орнамента виднелось какое-то слово. Это было название поместья и, скорее всего, имя рода.

УДОЛЬФО.

Клозовски никогда не слышал о нем.

Молва о дуэли дошла до Шедони, тестя Равальоли и сына Старого Мельмота, и его неодобрение нависало над обеденным столом, подобно болотному газу. Старик, слывший в минувшей около века назад юности признанным распутником, сидел во главе стола. Он ждал, когда унаследует от своего прикованного к постели отца право возглавлять семью.

Рядом с ним были пустое кресло и прибор, которые всегда ставили для его больной жены Матильды, которой Женевьева ни разу не видела, а рядом расположились двое чужаков, от которых в наибольшей степени зависело все семейство – адвокат Ватек и доктор Вальдемар. Оба жили в Удольфо вечно, и оба приобрели фамильные черты – вытянутые лица и глубоко посаженные глаза. Вальдемар был почти лысый, если не считать три изысканнейшие пряди волос, заботливо приклеенные к голой, сверкающей коже черепа. У Ватека же волосы были настолько густые, что казалось, будто его глаза выглядывают из клубка черной шерсти.