Если бы она дошла до Сен-Дени, то оказалась бы свидетельницей нешуточной ссоры. Рассказал ей об этом Сибуле, который сопровождал кортеж до базилики: королевские конюшие и священнослужители аббатства не поделили золотистое сукно, которым был накрыт гроб. Они стали тянуть его в разные стороны и едва не разорвали. В конце концов Жювеналь дез Юрсен и Жан де Дюнуа решили, что оно достанется аббатству. Верх бесстыдства: настоятель Сен-Дени Филипп де Гаммаш оставил свой пост, чтобы также засвидетельствовать уважение дофину. На замену вызвали аббата из Сен-Жермен-де-Пре. Сибуле сообщил, что проповедь произнес – о ужас! – Тома де Курсель, один из тех судей, что приняли решение подвергнуть пытке Орлеанскую девственницу во время процесса над нею. Сибуле искренне негодовал.

Жанна добралась до улицы Бюшри на пределе моральных и физических сил.

– Это не похороны, а пир шакалов, – сказала она.

Госпожа Контривель и кормилица никак не могли успокоиться: увидев сверху злоумышленника, который пытался взломать входную дверь, они опрокинули ему на голову лохань с кипящей водой.

– Надо было слышать, как он вопил! – воскликнула госпожа Контривель.

Погребение Карла VII ее совершенно не волновало. Она уже видела похороны Карла VI.

Тело несчастного Карла VII Валуа обрело покой в земле только 7 августа, через семнадцать дней после того, как его покинула душа.

Все ждали Людовика. Новый монарх не торопился.

Восьмого августа, спустя восемнадцать дней после смерти отца, он все еще был в Женапе. Через три дня он все-таки стронулся с места. В Авене, в графстве Артуа, отслужили заупокойную мессу. Он соблаговолил присутствовать на ней – в траурном облачении. Но едва были произнесены слова "Ite, missa est"[22], сменил его на красно-белый наряд и отправился на охоту. Подданным показалось, что это хороший повод отличиться: они нарядились в черное и ринулись к новому королю с соболезнованиями – тот их не принял. Урок был усвоен: Людовик не желал, чтобы его отца оплакивали.

Между тем трон оставался пустым. В течение нескольких дней Париж будоражил слух, что коронован будет не Людовик, а его младший брат Карл, герцог Беррийский, герцог Нормандский, герцог Гиеньский. Так якобы было сказано в завещании Карла. И тут же нашлось множество доводов в пользу этого решения. Говорили, что именно поэтому королева, рассерженная последней выходкой покойного супруга, не пожелала присутствовать на похоронах.

На самом деле юному Карлу было четырнадцать лет, и возвести его на французский престол стремились лишь те, для кого было гибельным коронование Людовика. Однако это было равносильно государственной измене, и вскоре выяснилось, что риск слишком велик. Ибо первого августа наследник приказал Жаку де Вилье де л'Иль-Адану овладеть всеми городами Франции, "Парижем в том числе". Этот Жак был сыном Жана, преданного вассала герцога Бургундского, с чем следовало считаться, ведь Филипп Добрый имел войско в тридцать тысяч человек.

– Людовик въедет в Париж только после коронации в Реймсе, – сказал Жак. – Но когда?

Все предполагали, что раньше конца августа этого не случится, ибо новый монарх, конечно, захочет короноваться двадцать пятого числа этого месяца, в день святого Людовика.

Однако Людовик, судя по всему, решил опровергнуть все домыслы о своих намерениях. Двенадцатого августа он неожиданно прибыл в аббатство Сен-Тьерри дю Мон-д'Ор, рядом с Реймсом, и оттуда послал уведомительное письмо Реймскому архиепископу Жану Жювеналю дез Юрсену, содержание которого сводилось к следующему: приготовьте мне эту коронацию, да поживее! Четырнадцатого Людовик въехал в Реймс, а пятнадцатого был коронован в присутствии одного кардинала, одного папского нунция, четырех архиепископов и тринадцати епископов. Одновременно короновалась его вторая жена Шарлотта Савойская. Первая – Маргарита Шотландская – умерла от чахотки шестнадцать лет назад.

Новость распространилась по Парижу со скоростью крысы, убегающей от кота, и Сибуле поспешил сообщить ее Жанне с Жаком: в первом ряду стоял главный враг покойного КОРОЛЯ Филипп Добрый, герцог Бургундский, рядом с ним – его сын» граф де Шароле. И именно Филипп посвятил Людовика в рыцари!

– Да, все встало с ног на голову! – воскликнул Сибуле.

Это не предвещало ничего хорошего ни для Жака, ни для Жанны: было известно, что он получил от короля свое баронство, а она – несколько подарков, в частности аренду на улице Монтань-Сент-Женевьев и дом на улице Бюшри.

Оставалось вооружиться смелостью и терпением.

Двадцать девятого августа Людовик XI прибыл к воротам Парижа; он остановился во дворце на северо-западе от Монмартрских ворот, который прозвали Петушиным замком, ибо построил его человек по имени Кок[23].

Париж стал готовиться к встрече.

Филипп Добрый впервые за долгое время появился в столице и поселился, естественно, в Бургундском дворце на улице Моконсей, где некогда жил его отец Иоанн Бесстрашный. Значение этого было очевидно: вчерашний враг расположился в Париже как дома. Более того, он устроил блистательный спектакль: в понедельник тридцать первого августа с большой помпой выехал через ворота Сен-Дени и отправился встречать короля в Ла-Шапель.

Процессию открывали сто шестьдесят шесть францисканцев в коричневых рясах, за ними следовали сто шестьдесят восемь доминиканцев в белом и тридцать три священника прихода Сен-Северен в золотистых мантиях. Затем появились пять дам на лошадях, перед которыми шествовал герольд в панцире, окрашенном в цвета Парижа. Каждая из дам держала в руках щит с изображенной на нем буквой – вместе они составляли слово Paris, Париж. Буква Р означала мир, А – любовь, R – разум, J – радость, S – безопасность[24].

На улицах во множестве толпились люди, приехавшие со всех концов Франции. Они восторженно глазели на шествие. Епископ Парижский, прево торговцев, четверо эшевенов, священники двух приходов в вышитых мантиях, семьдесят восемь августинцев в черных рясах, судейские из Шатле в красном и фиолетовом, послы, которых все сочли греческими, чиновники Палаты счетов во главе с первым ее президентом, кардинал де Лонгейль, капитул собора Парижской Богоматери… Фактически весь бургундский двор: Иоанн Калабрийский, сын короля Рене, бастарды Филиппа Доброго Филипп Брабантский и Антуан Бургундский, прозванный Старшим Бастардом. И Жан де л'Иль-Адан, новый прево Парижа. Королевские приближенные. Людовик Люксембургский, сын хранителя печати Филиппа Доброго.

– Наш Париж стал бургундским! – воскликнул кто-то из зевак.

Действительно, ради придания церемонии большей пышности значительная часть войска герцога Бургундского приняла участие в шествии: четыре тысячи человек. Способ показать простолюдинам, кто тут самый сильный. Лучники графа де Шароле шли впереди лучников его отца, Филиппа Доброго.