Сколько раз он представлял, как будет выглядеть эта встреча с музеем! Сокровищница Египта, святая святых, дивный храм для нескольких тысяч уникальнейших памятников великой истории. Дыхание захватывает от восхищения… Построенное по проекту французского архитектора Марселя Дурньона здание, по большому счету, третье пристанище музея. Первоначально Огюст Мариетт, один из директоров Лувра, покоренный историей Египта и назначенный руководителем раскопок, размещал экспонаты в старой резиденции речной компании в Булаке, небольшом порту близ Каира. В 1891 году коллекции были перевезены во дворец Гизы, и, наконец, в 1902 году Египетский музей в Каире открыл для посетителей двери именно этого двухэтажного здания.

Музей – сердце страны, ее душа. Ах, как досадно! Сколько памятников было утеряно, распродано, разворовано. Строго говоря, первый музей египетского искусства создан задолго до Огюста Мариетта. В 1834 году в цитадели Каира появилась одна – тогда всего одна! – комнатка, наполненная редкими экспонатами. А в 1855 году эрцгерцог австрийский Максимилиан, посещая Каир, попросил презентовать ему пару скульптур. Эрцгерцогу подарили все содержимое комнаты!

В наши дни египетское наследие разбросано по миру, оно в Вене, в Париже, в Санкт-Петербурге. Но самая значительная часть, безусловно, в Каире.

Тимофей Афанасьевич все никак не мог решить, куда ему броситься в первую очередь. К статуям Рахотепа и Нофрет? Изготовленные из расписанного известняка, они найдены в некрополе Медума, в мастабе царевича Рахотепа. Каноны предписывали изображать правителей величественными и статичными. Талант художника позволил и учесть все канонические требования, и вдохнуть жизнь в свою работу. Сколько очарования в пышных формах Нофрет, подчеркнутых белым платьем. А в светящихся на смуглом лице глазах Рахотепа, выполненных из хрусталя и алебастра, читается скрытая угроза. Живые статуи. Любимейшие!

Или – сразу к статуе Каапера? Потрясающе! Ободки глаз статуи выполнены из меди, белки – из молочного кварца, а роговицы – из прозрачного горного хрусталя, высверленного и заполненного черной пастой. Увидеть бы вживую, не на иллюстрации!

А может, на второй этаж? К сокровищам, извлеченным из гробницы Тутанхамона? К царским мумиям? К фаюмским портретам? Портреты, выполненные на деревянных досках, чудо как хороши! Они написаны в период римского владычества в Египте, но тем интереснее различать дыхание египетских мастеров в технике завоевателей.

Но это в Москве Тимофей Афанасьевич мечтал, мысленно ходил по залам, изучал, любовался.

Оказавшись же в музее, он совершенно не горел желанием осматривать экспонаты. Сердился на себя. Вглядывался в статую Аменофиса III и его супруги Туйи, а мысли все равно возвращались к нежному Ирочкиному телу. Ах, как голубушка старалась. И ничего, ничего у фемины не вышло. То, что произошло, лишь в очередной раз подтвердило: из правил бывают редкие исключения. Но от этого правила не перестают быть правилами…

Впрочем, самое главное – это то, что он смог удовлетворить Ирочку. Ее бессвязные стоны, хлынувшие из глаз слезы, ее запах, вкус… Мелкой дрожью бьет тело. А потом – благодарные поцелуи. То быстрые, лихорадочные, то неторопливые и нежные. Ей было очень хорошо, это совершенно точно, никаких сомнений быть не может. На какой-то момент, глядя на закушенную от наслаждения губку женщины, Тимофей Афанасьевич почувствовал, как кровь приливает к чреслам, и подумал: «А вдруг смогу?» Но то почти забытое ощущение, когда фаллос начинает твердеть и подниматься, испытать не удалось. Тем не менее Ирочке было хорошо, вот что важно, только это имеет значение.

Когда-то и жена, Леночка, млела от его ласк, только…

Леночка, единственное его утешение, фемина номер один. Красавица какая, волосы темные, густые, вьющиеся, на прямой пробор. Лукавые глаза, как черные вишни. И, когда улыбалась, ямочки появлялись на щеках. Ямочки – часто. Хохотушка, веселушка. Открытая, дружелюбная. Всем поможет, каждого выслушает. Друзья, соседи, со всеми бедами – к ней, голубушке. Бывало, и Тимофей Афанасьевич не выдерживал. Студенты – неучи и лодыри. Всю душу наизнанку вывернут. После такого придешь домой, голову жене на колени положишь и жалуешься:

– Леночка, ты только представь! Я показываю студенту фотографию золотых сандалий, найденных Картером в гробнице Тутанхамона, и спрашиваю: «Что это?» Парень говорит: «Сандалии. Их носил фараон». Золотые сандалии! Носил! Хоть бы прикинул двоечник, как это – в такой обуви передвигаться. А я ведь на лекции рассказывал, что сандалии в Египте делали из папируса, тростника, в редких случаях – из кожи. И часто даже фараоны ходили босиком, а сандалии надевали в особо торжественных случаях. При дворе и должность такая была – «носильщик царских сандалий»! А эти, из золота, – специально для погребальной церемонии изготовили. Ну ведь и ежу понятно! Правда же?!

– Правда, милый, – соглашалась Леночка. Рука жены соскальзывала с его головы на плечи, потом на спину. – Мальчик глупый. А ты хороший. Ты все просто и доходчиво объясняешь. Ты все знаешь. Но свои мозги детям не вставишь. И потом, они же все-таки дети. Может, мальчик голодный на твоей лекции сидел, о булочке думал, тебя не слушал. Или соседка по парте, хорошенькая, его заболтала. Он все выучит и придет на пересдачу подготовленным. А ты – ты моя умница. Ты талантище. В другой раз экзамен примешь спокойнее, дети придут, выучив все билеты…

И напряжение, злость, обида, недоумение – все отпускало. Леночка, молодец, умела найти такие слова. Чтобы дышать спокойно, полной грудью, думать о хорошем и чувствовать себя счастливым, сильным, талантливым, умиротворенным.

Они хорошо жили. Выныривая из институтской суеты, возвращаясь из истории в реальность, Тимофей Афанасьевич понимал: ему повезло с женой. С Леной интересно разговаривать. Не скучно молчать. И никогда не хочется ругаться.

А ведь всякое доводилось переживать. Игорь был маленький, Лена в декрете сидела, а Тимофей Афанасьевич еще в аспирантуре учился, денег мало, каждую копейку считали. И ничего. Макароны, картошка, кефир. Пеленки, ползунки вонючие. Плачет сынок, ночью к кроватке по сто раз подскакиваешь. Только сблизили их эти трудности, впаяли друг в друга.

Постель… Да все у них было вроде как у людей. До свадьбы – только поцелуи у костра, только вальс, только прогулки ночами напролет. Потом… Первый он у нее был. И она у него – первая. Волновались, краснели, смущались. Но как-то же, как-то же свершилось…

Ну… все как надо потом было. Наладилось. Леночка часто сама начинала ласкаться. А он – полминуты, и готов, вперед, в бой…

Конечно, были у Тимофея Афанасьевича и другие женщины. Кто из мужчин устоит перед очарованием распутства? И Тимофей Афанасьевич не железный, случилось то, что случилось. Она – комсомолка, фемина. А еще коллега из института, вот ведь недоразумение, на конференции рядом сидела, а после сама напросилась вечерком в номер на коньяк. Предлог – проконсультироваться по диссертации. Диссертация – поверхностная, о чем Тимофей Афанасьевич честно сказал. А вот платье на той фемине было замечательное. С глубоким вырезом, и молочно-белые нежные груди колыхались так аппетитно…