Но любил только жену, разумеется. Лена – она ведь лучше всех, знакомая, родная, нежная. Любить ее было так же естественно, как дышать…

Лены больше нет. Нет? Нет!!!

Смерть жены не осознавалась совершенно. Леночка – улыбающаяся, приветливая, жизнерадостная. Она и к врачам-то никогда по серьезным поводам не обращалась. Проблем со здоровьем у нее не было. Поэтому, когда Тимофею Афанасьевичу позвонили на кафедру и запинающийся голос в телефонной трубке сообщил, дескать, Романова Елена Александровна была доставлена в больницу после аварии и от полученных травм скончалась, профессор подумал лишь одно: «Перепутали!» Фамилия распространенная, погибшая женщина – полная тезка жены. Вот горе у кого-то. Какая с женой авария, Леночка ведь машину не водит.

Жена просто переходила дорогу. На зеленый свет. Водитель грузовика был трезв, но не справился с управлением и…

Лену похоронили в закрытом гробу. Мерзлая, скованная морозом земля, желтый холмик, венки. В реальность происходящего было невозможно поверить.

Тимофей Афанасьевич и не верил.

Только через год он смог разобрать вещи жены, начал наводить порядок в ее столе, наткнулся на тетрадку с рецептами. Вначале показалось – в тетрадке только рецепты. Он листал страницы и вспоминал фаршированную рыбу, салат «Мимоза», «ленивые» голубцы. На глаза навернулись слезы, и Романов не сразу понял, что рецепты чередуются с записями…

«Я очень люблю Тима. Ни разу я не жалела о том, что вышла за него замуж, но… Раньше мне казалось, нам надо просто привыкнуть друг к другу. И я начну испытывать радость от его объятий и буду кричать по-настоящему, точно так же, как он от наслаждения. Чувствовать, а не притворяться, что чувствую. Но шли годы, и ничего не менялось. Подруга советует завести любовника. Или поговорить с Тимом. Невозможно ни первое, ни второе. Я даже мысленно не допускаю измены. А разговор после стольких лет супружества… Как признаться? Как объяснить? Мне хочется почувствовать то, о чем пишут в книгах, что показывают в кино. Мне нравится, когда Тим меня целует, я люблю его руки, тело, но… Возбуждение никогда не заканчивается тем самым…»

Как это было похоже на Лену – думать обо всех, кроме себя. И как это невыносимо…

– Почему, почему, почему ты мне ничего не говорила? – бормотал Тимофей Афанасьевич, читая записи. – И что мне теперь делать? Как жить? Почти тридцать лет вместе. И я ни разу не смог…

В это не верилось. Это разрушало. Ничего не изменить. Не исправить. Вся жизнь – насмарку.

Вскоре после этого уничтожающего открытия Тимофея Афанасьевича попыталась соблазнить аспирантка. И хотя девушка на фемину никак не походила, профессор старательно целовал подставленные губы. Очень хотелось что-то доказать – себе, ей, всем на свете. Но доказать не получилось…

На плато Гиза Лика Вронская совершенно потеряла голову. И не жара, прокалившая песок и укутавшая пленкой дрожащего марева видневшиеся вдалеке кварталы города, была тому виной. От красоты расстилавшегося перед глазами пейзажа захватывало дух.

– Русский? Возьми подарок! Скарабей, на счастье!

Лика с негодованием посмотрела на дернувшего ее за руку мужчину, одетого в длинный, до пят, халат. И сразу же вспомнила советы Мустафы. Ничего не брать у таких вот, с лицами, как печеное яблоко, бедуинов, предлагающих мелкие сувениры. Не кататься на верблюдах, жующих вечную жвачку и время от времени голосящих дурным голосом.

Возле пирамид полно мошенников. Украдут кошелек, всучат какую-нибудь ерунду, будут требовать денег за то, что их якобы сфотографировали на фоне исторических памятников.

Пирамиды. Пирамиды! Пирамиды!!!

Лика запрокинула голову, подставляя лицо обжигающему солнцу, синему, без единого облачка небу, но самое главное – огромным, светлым, космическим камням, сложенным в само совершенство. На какое-то мгновение ей показалось, что она исчезла. Что бежевые плиты на желтом песке выпили ее всю, без остатка. И это сделало ее счастливой, легкой, парящей во времени и пространстве.

– Давайте я вас сфотографирую на фоне пирамиды Хеопса. Или Хуфу, как ее настойчиво зовет профессор.

Галина Нестерова выхватила из рук ничего не соображающей Лики фотоаппарат и легонько подтолкнула вперед Пашу.

– Ближе. – Галя приподняла очки, но потом опять надвинула их на глаза, – Епрст, монитор на вашем цифровике отсвечивает. Все, поместились, отлично.

После того как снимок был сделан, Лика поднялась на цыпочки и зашептала в Пашино ухо:

– Давай сбежим?

– Куда?

– Все равно. Мне хорошо. Я хочу насладиться всем этим сама, и чтобы никто не мешал.

Паша недовольно сморщил сгоревший на солнце нос и забубнил:

– А как же экскурсия? Тимофей Афанасьевич что-то особо ничего не рассказывает, так ведь гид еще есть.

Лика пожала плечами:

– Как знаешь. Тогда я сама. Пойду погуляю. Мне лично гиды не нужны. Мне здесь так нравится!

Пирамиды пьянили сильнее вина. Ощущение невесомости собственного тела не исчезало. Лике казалось: она не идет, парит над песком к пирамиде Хефрена.

«Странно, но она ничуть не кажется меньше пирамиды Хеопса, – думала Лика, обводя умиленным взглядом идеальные грани со следами облицовки. – Здесь какая-то потрясающая атмосфера. У этого клочка пустыни с величественными камнями совершенно уникальная энергетика».

Заметив узкий проем среди светлых камней, куда шумной струей текли туристы, Вронская поспешила присоединиться к желающим поглазеть на древность изнутри.

Длинный, бесконечный деревянный настил. Узкий проход, и камень, камень везде, его душная тяжесть пугает.

– Это еще что! Раньше можно было подняться на Великую пирамиду. Туристы добирались до самой верхушки. Но потом лавочку прикрыли. Многие срывались, разбивались насмерть, – раздался сверху взволнованный женский голос.

Лика обернулась, и в глазах потемнело. Вверху люди, внизу люди, она зажата толпой, стиснута безучастными камнями.

Быстро осмотрев ничем не примечательную камеру фараона с голыми стенами и находящимся в центре пустым саркофагом, она заторопилась наружу. Подниматься оказалось намного легче, чем спускаться.

Побродив по развалинам пирамид цариц, Лика случайно бросила взгляд на часы и всплеснула руками.

Да автобус же уезжает через пять минут! А где он, собственно говоря, находится, автобус?

Заприметив сбоку стоянку, Лика пулей помчалась вперед, потом долго изучала лобовые стекла автобусов. Таблички с названием нужного туристического агентства не оказалось. Сотового телефона в сумочке, как выяснилось, тоже.

«Интересно, я его в номере забыла, или уже здесь сперли? – думала Лика, направляясь к посту туристической полиции. – Хотя портмоне вроде на месте, наверное, забыла, вот бестолковая».

Довольно сносный английский Лики Вронской не произвел на парня в белой рубашке ровным счетом никакого впечатления. Он явно пытался понять, что ему втолковывают, от усердия его лоб мгновенно покрылся бисеринками пота. Однако осмысление степени постигшего Лику горя все не происходило. Парень лишь твердил: