Сэр Смит сказал язвительно:

– Не говоря уже о том, что быстрее сообщит, где мы.

– Да, – ответил я с лицемерным вздохом, – но я в первую очередь забочусь о спасении его души, об очищении слезами и раскаянием. Не правда ли, брат Кадфаэль, это очень важно?

– Правда, – буркнул Кадфаэль и посмотрел на меня с подозрением. – Только что-то слишком уж вы скорбите о нем, сэр… Легольс! Что-то я вдруг вспомнил о крокодилах, которые тоже плачут… Вот никак не пойму, с чего бы?

Я улыбнулся и повел его обратно к его мулу. Там наткнулся на испуганный взгляд леди Ингрид, она тут же посмотрела в сторону и зябко поежилась. Сэр Брайан ответил мне бледной улыбкой, но и в его лице было что-то такое, что в самом деле показалось опасным поворачиваться к нему спиной.

Граф Эбергард, еще более надменный и высокомерный, выговаривал своим рыцарям, те оправдывались жалкими голосами, но вид у них упрямый, а когда граф метнул раздраженный взор в мою сторону, я все понял и поспешно отвернулся.

Сэр Смит цвел, усы как будто даже выросли за время путешествия, он все громче величал меня монсеньором, а я сделал вид, что увлечен беседой с братом Кадфаэлем о высоком и божественном. Мирские дела насчет добавочных трофейных коней пусть решают сами, хотя, конечно, я понимаю и рыцарей, которые ну просто не могут их бросить на произвол судьбы, это же какие деньги, но понимаю и графа Эбергарда, еще как понимаю…

Граф Мемель подъехал, сказал успокаивающе:

– Завтра будем проезжать вблизи Бергана. Это не очень большой городок, но часть коней сумеем продать.

Я вздохнул.

– Сам жалею, что так получилось. Ползем, как черепахи. Эти кони едва на ногах держатся… но, конечно, я тоже понимаю в конях, сэр Мемель. Они почти не уступают тем, на которых нас преследовали люди Хайбиндера.

Он помрачнел, заметил суховато:

– Это говорит еще и о том, что против нас брошены большие силы.

– И большие деньги, – добавил я.

– Да, очень большие. Значит, уже знают про несметные залежи серебряных руд, что удалось отыскать всего три месяца назад. Если захватят герцогство, любые траты окупятся.

– Ого, – сказал я, – значит, всем рулит экономика?

Он помолчал озадаченно, вдумываясь в мои слова, сказал с заминкой:

– Да, все дело в богатейших залежах. Нигде в соседних королевствах нет залежей серебра. Золото – да, хоть и немного, но не серебро. А у нас, выдам уж государственный секрет, чуть ли не вся гора из серебра!

Мы ехали некоторое время в молчании, затем страшная мысль пришла в голову. Я спросил негромко:

– Но серебро, как я слышал, убивает нечисть даже прикосновением?

Он кивнул, лицо довольное, вид гордый, но увидел мое лицо, вздрогнул и развернулся в мою сторону всем корпусом.

– Вы что-то другое имели в виду?

– А что, – спросил я медленно, – если некто старается захватить герцогство, чтобы не ради добычи серебра… а чтобы остановить работу рудников?

Даже граф Эбергард не знает мест, по которым едем. Наша главная задача – увести погоню. Однако я при всем понимании позиции преданного наследнику графа все же и к своей жизни неравнодушен, еще как неравнодушен. Убедившись, что никто уже ни хрена не понимает, куда едем, разве что на юг, хоть это понятно, я потряс брата Кадфаэля, тот вспомнил про карту, подаренную братьями из ордена Святого Бенедикта, на ближайшем привале развернул.

Стукаясь головами, мы рассматривали удивительно рельефное, но, увы, очень неточное, как объяснил благородный Зальц, изображение этих мест. Скорее всего, подумал я, карту составили в ту эпоху, когда и река текла по другому руслу, и вместо нынешнего леса было старое болото, что только начало зарастать мхом, но таило в себе опасности. Иначе как объяснить, что хорошо укатанная дорога вдруг на прямом пути прыгает в сторону, обходит что-то невидимое, а затем снова возвращается на прежний путь.

Сэр Смит приставил ладонь ко лбу козырьком, всмотрелся, как полководец, озирающий выстроенные к бою части.

– Думаю, если что и было там, то… как говорится, сгнило. Надо ехать прямо.

Я посмотрел на брата Кадфаэля. Поколебавшись, он ответил вежливо:

– Что в руце Господней, то не изменишь. Полагаю, за долгие годы то, из-за чего дорога ушла в сторону, уже испарилось.

Я подумал, покачал головой.

– Знаете, мы ничего не теряем от того, что сделаем крюк. Ну, разве что полдня… Но сколько мы потеряли в жизни не то что дней, а лет?.. Береженого Бог бережет. Мы не поедем прямо. Кто ездит прямо, дома не ночует.

Зеленую равнину все чаще начали рассекать клинья леса, мы по возможности огибали чересчур густые заросли, кто знает, дикие звери там или разбойники. Но когда лес просто нагло, как разбойничающий барон, перегородил дорогу и разрешил ей петлять между огромными мрачными стволами старых кедров и корабельных сосен, мы собрались в тесный отряд, передние рыцари опустили забрала, и мы вломились в эту негостеприимную чащу.

Смит настороженно оглядывался по сторонам, глаза сухо блестят в узкой щели шлема.

– Не нравится мне это… Не нравятся деревья… И пеньки какие-то не такие… Вот всегда так, как только ухвачу добычу, так сразу что-то старается выдрать прямо из пальцев!.. Кадфаэль, почему жизнь такая несправедливая?

Кадфаэль возразил с жаром:

– Надо верить! И желать всем сердцем. Господь услышит, защитит, ниспошлет…

Смит сказал зло:

– А я что, не был ревностным христианином? Не соблюдал посты? Или не молился ежедневно? Но все равно, кому дал, а мне только показал… да такое показал!

Кадфаэль не нашелся сразу, что ответить, я поймал беспомощный взгляд монаха, сказал сочувствующе:

– Молитва молитве рознь. Может быть, сэр Смит, ты не так расставлял акценты или ударения, не совсем точно пользовался модальным склонением?

Смит вытаращил глаза, спросил обалдело:

– А что это?

Я отмахнулся.

– Да никто не знает, хотя говорят, говорят. Звучит красиво, многозначительно. Даже слишком. А молиться надо правильно. Вот как-то шел в пустыне один настоящий священник, который вроде бы знает, как правильно, как вдруг – лев! Священник взмолился, чтобы Господь дал льву христианское сердце. И вот лев, когда догнал и завалил священника, поднял очи к небу и скачал благочестиво: «Господи, благослови эту пищу!»

Смит задумался. Судя по его виду, он вообще не задумывался над правильным нанизыванием слов, как бусинок на незримую шелковую нить. Сказал нерешительно:

– Но ведь Господь видит саму суть! Ему форма неважна.

Я покачал головой.

– Ошибка. Очень серьезная. Господь видит все, как и мы видим, что вон сэр Левель – хороший человек, но когда ковыряется за столом в зубах, рыгает и жутко пердит, то морщатся даже те, кто его знает и любит. Господь видит, что ты очень небрежно относишься к молитве, это его… огорчает. Он добр, это я бы тебя шарахнул молнией между ушей, а он по доброте просто отворачивает свой лик к тем, кто сам выпалывает свои ошибки и никогда не напишет «извените».