Любит… давно ли он любит? И кому нужна такая любовь от убийцы, от жестокого врага?

Его пальцы ускоряются, а потом резко покидают мое лоно. Мое дурное тело даже слегка тянется за ними, чтобы не оставаться пустым, не оставаться одиноким.

— Сейчас, милая, — хрипит он, приставляя к моим лепесткам нечто гораздо более объемное и твердое, чем пальцы.

Дава гладит меня своим членом, ласкает лепестки и горошину, вверх-вниз, своей горячей гладкой от смазки головкой. В другое время я была бы на седьмом небе от удовольствия, но сейчас, зная всю правду о Даве, и о наших с ним взаимоотношениях, я напряжена, точно натянутая струна и не могу в полной мере отдаться его сильным рукам.

Но потом и этих игривых поглаживаний ему становится мало. Дава бьет головкой по моим малым губкам, несильно, но остро, заставляя меня истекать соками еще сильнее. Наконец, он прекращает свою сладострастную пытку, и входит в меня, миллиметр за миллиметром, растягивая мои стеночки, заполоняя собой без остатка. Входит осторожно и нежно, будто не драл меня в первый раз как обезумевший. Откуда в нем столько нежности и жести одновременно?

Дава уже полностью во мне. Замирает на несколько секунд, массируя мое донышко своей головкой. Я заполнена им до предела, до невозможности. Он погружен в меня настолько, что яички касаются моих бедер.

Снова прикусывает меня за затылок, приподнимает мое лицо, мокрое от слез.

— Все хорошо, Тая? — наверняка чувствует солоноватый привкус от моих слез на щеках.

Киваю. Пусть уже продолжает. Чем быстрее начнет, тем быстрее закончит эту сладкую пытку с моим телом.

— Почему ты плачешь? — больно сделал? — Давид все еще во мне, до упора, его член подрагивает, упираясь в донышко.

Мотаю головой, снова прячу зареванное лицо в подушку. Пусть уже трахает, не нужны мне лишние разговоры от него, не нужно ложное издевательское сочувствие.

Давид начинает осторожно двигаться во мне. А я вспоминаю, как это было впервые в жизни со мной, в том самом ночном клубе, на столе. Как он драл меня, невинную девушку, словно последнюю шмару.

— Иди ко мне! — Давид заканчивает свою сладострастную пытку, вынимает налившийся до невозможности член, и не обращая на его напряжение никакого внимания, тянется, чтобы поднять мое заплаканное лицо от подушки. — Тай, я не знаю, что случилось, и почему ты плачешь, но трахать тебя в таком состоянии я не буду.

Дава предельно тактичен, заворачивает меня в простыню, укладывает к себе на грудь. Теперь я зарываюсь лицом в его татуировки, в его короткие густые волоски на груди.

Как от него пахнет! Мне будет не хватать этого запаха, определенно. Наверно, у меня уже стокгольмский синдром к моему мучителю развился? Не знаю. Но нужно бежать от всего этого, точно от кошмарного сна.

Через некоторое время возбуждение Давы спадает. Он засыпает, продолжая сжимать меня на своей груди. Я же осторожно высвобождаюсь от его объятий и засыпаю рядышком, на краю кровати. Завтра же я покину этот дом и своего мучителя. Сегодня наша с ним последняя совместная ночь.

Глава 44

Таисия

Еду в поезде, в пустом купе. За окном мелькает однообразный осенний пейзаж. Скоро он сменится на зимний, когда поезд выберется за пределы Московской и ближайшей к ней областям.

В сумке у меня кое-какие вещи и поддельные документы, что выправил для меня Влад. Давид тоже держал меня по поддельным документам, ведь мои настоящие были утеряны, когда его головорезы схватили меня той ночью и приволокли Давиду в качестве девочки для издевательств.

Но по Давидовым документам разъезжать мне было небезопасно, теперь же у меня другое имя, фамилия, возраст и дата рождения. Фото тоже другое, и Давид, даже если схватится раньше времени, не сможет отследить мой путь до дома.

Путь до дома… скоро я окажусь там, обниму тетю и сестер. Я не буду рассказывать им всего, что произошло со мной, чтобы не травмировать их психику, но вот про беременность признаться придется. От этого уже никуда не деться.

Но ничего, тетя и сестры — родные мне люди. Они поймут. Поддержат и примут меня любой. И моего ребеночка. Я надеюсь. Иначе мне не на кого больше рассчитывать…

* * *

Давид

— Где она?! — ору я не своим голосом.

— Не знаю, Давид Маратович, Таисия ничего нам не сообщала! — испуганно хлопает ресницами на меня растерянная Глафира.

И я понимаю, что ору не на тех. Просто срываюсь на них от бессилия.

Лечу в сторону КПП.

— Где Таисия?! — реву на своих эсбэшников в форме.

— Она вызвала такси и сказала, что поедет по магазинам. У нас не было приказа не выпускать ее.

Гляжу волком на Хряка.

— Немедленно, все ориентировки по вокзалам, аэропортам, присутственным местам! Достань мне ее! Где хочешь!

— Дав, она наверно вспомнила свою… кхм, предысторию. — остужает меня Хряк.

— Она носит моего ребенка! Даже если вспомнила, я обязан вернуть ее!

Хожу сам не свой. Часы тикают, настает вечер, темень, а Тая, словно сквозь землю провалилась!

Опускаюсь на постель. Она все еще пахнет ею! Достаю ее ночную рубашку, нюхаю. Запах просто обалденный.

Ни записки мне не оставила, ни пояснения какого… даже если и вспомнила про тот страшный вечер, я все равно обязан вернуть ее! Я обязан объясниться с ней! Обязан рассказать, что ошибся, что весь тот ужас, произошедший с ней, был совершен по глупой, чудовищной ошибке!

Хожу по комнате, из угла в угол. Волосы на себе рву. Представляю, что она чувствовала, когда вспоминала! Лишь бы глупостей не натворила! Хотя, она беременна, и должна думать о ребенке в первую очередь… И лишь бы аборт не сделала, как избавление от нежелательных последствий той кошмарной ночи…

Она ревела, когда я ее трахал. Наверно уже тогда вспомнила всю правду! А я идиот, думал, что у нее гормоны играют, и плачет по ерунде. Хорошо, что не стал трахать ее насильно, остановился, хотя у самого яйца скручивало и сперма, не выпущенная наружу, прямиком в мозг била…

— Тая, Тая, ну куда же ты ушла? Почему не поговорила со мной? Почему скандал не устроила?! Боялась меня? Разве я тебе после той ночи хоть раз угрожал? Хоть раз сделал плохо?! Да, я ошибся! Чудовищно, фатально ошибся, но я из кожи вон лез, чтобы загладить