Рихард Зорге уехал из Берлина в июле 1933 года. 6 сентября он сошел с парохода в Иокогаме.

В тот вечер в немецком клубе Токио давали костюмированный бал… Музыка, танцы, маски. Человек среднего роста, коренастый, с одутловатым лицом под копной каштановых волос, вошел в прокуренный зал. Это был немец Макс Клаузен. Он обвел взглядом помещение, всматриваясь в лица танцующих. Увидел выставку картин. Клаузен медленно подошел к полотнам. Около них стоял человек в смокинге и цилиндре. Странным образом он был похож на продавца сосисок, на одного из тех wurstmaxe, которых в те времена можно было часто встретить на улицах Берлина. Клаузен смотрел на незнакомца, незнакомец — на Клаузена. Для всех присутствующих они были, один и другой, незнакомы. Позднее, когда они остались одни в комнате, так называемый продавец сосисок подошел к Клаузену. Он пожал ему руку и сказал вполголоса:

— Увидимся позднее.

И добавил:

— Я сделаю так, чтобы кто-нибудь тебя представил мне, как будто мы еще незнакомы.

«Продавец сосисок» был не кто иной, как Рихард Зорге. Макс Клаузен приехал из Москвы. Этот бывший немецкий матрос, родившийся в рабочей семье, был активным коммунистом и агентом советской разведки. Его специальность? Радист. В разных точках мира он мастерил передатчики, которые вызывали удивление у специалистов. О Максе Клаузене говорили, что «он способен сделать радиопередатчик в чайнике, причем чайник можно будет использовать по прямому назначению, а передатчик будет такой мощности, что можно связаться с любой точкой земного шара». Это кажется некоторым преувеличением, но и в действительности изобретательность Клаузена граничила с гениальностью. Клаузен хорошо знал Зорге. Он уже работал с ним в Шанхае в 1929–1930 годах. А совсем недавно, весной 1935 года, они встретились в Москве, в Министерстве обороны. Их вызвал сам Ворошилов. Зорге сказал, что Клаузен нужен ему в Токио. И вот, в немецком клубе…

«Все произошло, — рассказывал Клаузен, — как и предполагал Рихард: меня ему представил клубный руководитель. Рихард воспользовался случаем, чтобы сказать мне: «Теперь нет проблем со связью… Встречаться будем в баре «Летучая мышь».

«Летучая мышь» была еще одним немецким заведением в Токио. Но если «Золотой Рейн» претендовал на какой-то класс, «Летучая мышь» была, по словам немецкого писателя Фридриха Сибурга, «грязной дырой». И удивительно было встречать в подобных трущобах человека, обладающего столь изысканным вкусом, какой отличал Зорге. Но если мы хотим представить себе разведчика Зорге за работой, надо проследить за ним и в «Летучей мыши». Там Зорге расскажет Клаузену, какую он создал за два года разведывательную сеть.

Руководитель советской разведки Берзин сам подбирал помощников Зорге: японского писателя Ходзуми Одзаки; югославского журналиста, корреспондента одной из французских газет Брайко Вукелича; молодого, но уже известного художника Етоку Мияги. Перед приездом Клаузена радиосвязь с центром обеспечивал некий Бернхард, работой которого Зорге остался недоволен. Прибыв в Москву с отчетом, Зорге попросил заменить Бернхарда на Клаузена.

Главные звенья цепи заняли свои места. Позднее, когда американцы оккупировали Японию, секретные службы генерала Макартура потратили немало времени на расследование деятельности сети Зорге. Генерал Чарльз Уилоуби представил по итогам этой работы доклад. В нем отмечалось, что «самым полезным членом организации Зорге был Ходзуми Одзаки, знаменитый журналист и обозреватель, завоевавший репутацию главного японского эксперта по проблемам Китая… Он печатался в различных изданиях. Его статьи появлялись не только в Японии, но и в Англии… Интерес к китайским проблемам, также как и ненависть к японскому милитаризму, Одзаки приобрел, когда еще совсем мальчишкой жил на Тайване. Позднее, уже студентом Токийского университета, он жадно читал литературу, издаваемую японскими левыми движениями, изучал Маркса, Ленина. Хотя так никогда и не стал членом ни одной коммунистической партии».

Более того, оценить роль, которую играл Одзаки в организации, можно, если знать, что в июле 1938 года он становится официальным советником кабинета министров принца Коноэ. На этом посту он мог собирать информацию о важнейших политических решениях. Эти сведения, главным образом, и обеспечили успех деятельности разведывательной сети Рихарда Зорге. «Зорге, — докладывал Уилоуби, — попросил его доставлять информацию о внутреннем положении Китая и о планах Японии относительно этой страны. Одзаки согласился без колебаний». Что касается югослава Вукелича, то у него на квартире была устроена фотолаборатория. Он объяснял ее необходимость увлечением фотографией, которая действительно была его хобби, и он иногда сам с удовольствием возился с пленками и реактивами. В этой домашней фотолаборатории велись все работы по микросъемке добытых секретных документов. Пленки потом переправлялись в Шанхай, в советское посольство.

А какова была роль самого Зорге?

Самое интересное, тот богатый урожай информации, который он отправлял в Советский Союз, был им собран самым открытым способом в мире. Перед ним, как перед журналистом, были открыты многие двери, и очень широко. Кроме того, этой профессией он владел в совершенстве. Статьи, отправляемые им, в частности, во «Франкфуртер цайтунг», отличались прекрасным слогом и глубоким анализом политической ситуации в Японии и Китае. В Германии его публикации читали и перечитывали. Естественно, читатели «Франкфуртер цайтун-г» и представить не могли, что одновременно их любимый журналист передавал в Москву материалы совсем другого рода…

Можно представить, сколько приходилось работать Зорге, чтобы параллельно писать газетные статьи и составлять донесения. «Он был все время занят, — рассказывала Ханако Ишии. — Он очень много работал. В своем кабинете в здании агентства Домеи он иногда задерживался до глубокой ночи… Дома у него повсюду лежали книги. Рихард вставал очень рано. Он постоянно печатал на машинке. И без конца курил. Еще он безумно любил быструю езду. У меня сердце сжималось от страха, когда он садился на свой мотоцикл. Случалось, он вдруг пропадал на месяцы. Мне он никогда не говорил, куда уезжал. Приезжал он с лицом еще более загорелым, обветренным, с ввалившимися щеками, но в глазах, как всегда, горели веселые огоньки».

В Токио Зорге сначала жил в гостинице «Санно». Это была дорогая фешенебельная гостиница. Потом Зорге снял домик, на улице Нагасака, в квартале Асабу — «квартале, где жили богатые буржуа». Это было современного типа, но достаточно скромное жилище. На втором этаже — кабинет Зорге. Все тот же кажущийся беспорядок: «хаотическое нагромождение книг, карт, бумаг». Едва хватило места для «дивана, стола и одного-двух стульев. Плюс пара неплохих японских эстампов и несколько бронзовых и фарфоровых статуэток, а также патефон и сова в клетке».

В этом домике японского стиля Зорге жил по-японски: у входа, в крохотном коридорчике, снимал обувь и надевал мягкие тапочки. Затем поднимался по узкой лестнице. Пол, от стены до стены, был устлан татами. Спал он на матрасе прямо на полу, подложив под голову небольшую круглую жесткую подушечку. Принц фон Урах, корреспондент «Фёлькишер бе-обахтер», работавший с Зорге в Токио, называл Рихарда «маньяком чистоты»: «По утрам он долго массировал себя по-японски, а потом залезал в деревянный чан с горячей водой, почти кипятком».