Это заклинание относилось к числу немногих, которые он хорошо запомнил в лекарне, – оно потрясло и встревожило эльфа, и он все не мог поверить, что маги способны на такое: добровольно делиться своей жизненной силой, в то же время оттягивая на себя часть болезни недужного. Тогда Кинфер просто не поверил, что какой-либо маг в здравом разуме пожелает сделать подобное, но заклинание и пассы запомнил. Не иначе как от изумления.

Вернулся Дег с водой. Эльф опустил ладони в ковш, сцепил зубы и заставил себя поглядеть на воду. Она осталась прозрачной. Ничего не получается, хоть тресни.

Кинфер бросил в ковш тряпку, обхватил руками колени, уткнулся в них лицом. Хотелось выть от бессилия.

– Все плохо, да? – спросил Дег.

Его голос звучал спокойно. Только дрожал, как и руки, которыми он вытащил тряпку из ковша. Вытащил, отжал и принялся обтирать Вжину.

– Нельзя больше спать, – тихо сказал Кинфер, снова придвинулся к постели, поднес ладони к лицу девочки и зашептал жарогонное заклинание. Его не хватало, даже в связке с составами. Ребенок горел. – Расскажи что-нибудь, Дег. Все равно, что.

– Хм?

– Один целитель в Школе говорил, что больные в беспамятстве слышат родные голоса и держатся за них.

Дег бросил тряпку в ковш и уселся у постели, взял в свои руки ладошку дочери.

– Все совсем плохо?

– Совсем. Расскажи… как вы кочуете.

– Ну, – мужчина на вздох призадумался, – одинаково, вот как. Мы за теплом идем. Где в какое время года удобней живется – туда и движемся. В Недре и Алонике не бываем вовсе, там делать нечего. В Недре, сам знаешь, даже летом холод страшенный. В Алонике покоя нет: если не люди с гномами погрызлись, так орки с эльфами передрались. Получается так: с середины весны до половины лета кочуем по Ортаю. Вторую половину, когда в Ортае совсем жарко, проводим в Гижуке, движемся по нему до трети осени. А как бабье лето уходит – бац! – мы уже в Даэли. Здесь-то теплее, только мокро очень – вот вскоре дожди как польют, на целый день ливень зарядить может! Даже зимой тут больше воды, чем холода. В этих краях в зиму снег почти не выпадает, а лужи замерзают не всякую ночь. Вот на севере Даэли зима настоящая, снежная, только днем помалу подтаивает, а так снег лежит до весны, как положено. Но в Даэли мы долго не рассиживаемся, лесисто тут, погани всякой множество – страшновато, словом.

– Выходит, зимуете в Меравии?

– Точно. В Меравии зима почти как в твоем Ортае, разве что потеплее и снега сыплет меньше. К исходу осени мы добираемся до юго-востока и определяемся на постой кто где. Я всегда дома зимую, в Малых Ишках. Родителям помогаю, они Вжину видят – им радость, ей тоже. Хотя балуют, конечно, ну да что там. За всю зиму не насмотрятся ни на нее, ни на меня. Все ворчат, когда ж, мол, меня носить перестанет, когда ж вернусь насовсем.

– А ты что?

– Да что я… Вот у тебя есть дом, целитель? Дом, где живут близкие, где каждый куст во дворе знаком с малолетства, каждая доска в полу родная, каждый встречный как родственник? Есть у тебя такое место?

– Есть.

Дег помолчал.

– Ты хочешь туда вернуться?

Кинфер улыбнулся, и взгляд его сделался таким теплым, что Дегу даже неловко стало.

– Я возвращаюсь. Все время.

– Но не навсегда?

– Нет, – между светлых бровей прорезалась морщинка, сразу сделавшая эльфа очень взрослым. – Прежде я думал перебраться в Эллор после Школы, а потом понял, что у меня не получится обосноваться там. Эллор слишком маленький для моих устремлений и слишком цельный. Там нечего исправлять, все и так очень хорошо и достойно. Там никому не требуется доказательств, что без магов жизнь трудна и некрасива, – в Эллоре и так это знают. Поэтому я все время буду туда возвращаться, но не останусь там жить. Только когда-нибудь потом… просто останусь. Прахом под старейшим дубом.

Эльф помолчал немного, глядя в никуда, потом провел рукой по лицу, посмотрел на Дега.

– А ты не хочешь вернуться домой?

– Я не знаю, Кинфер. Мне нравится кочевать, я привык и теперь не могу на одном месте – тошно мне, тесно, метаться начинаю. А с другого бока – понимаю, что рано или поздно приеду домой насовсем. Когда родители уже не смогут сами, когда им станет тяжело, не по силам. Вернусь. И Вжину приведу.

– А жену?

Дег помотал головой.

– Она в другом конце поселка зимует, на постоялом дворе. Отец с матерью ее и не видели никогда, ну разве что случаем на улице сталкивались, знать не зная, кто такая. Ты не думай, не они нос воротят, это она к ним не хочет. Говорит, не дело кочевникам дом иметь, не одобряет. Вот всю зиму мы с Айфой не встречаемся, и веришь – ну прям еще четыре раза по столько не увидел бы ее – не заскучал бы. И как так? Жена все-таки, десять лет рядом. Ладим же все-таки. А не вижу ее – да и только рад. А вот Вжина в зиму бегает туда-сюда, от дома моего до двора, где Айфа живет. Любит она мать. Да и мать ее любит, кто б чего ни говорил.

– И куда ты Айфу денешь, когда надумаешь домой возвращаться?

Дег пожевал губу.

– Не придумал еще. Быть может, в огороде поселю, будет воплями ворон гонять от подсолнухов.

Кинфер ухмыльнулся и в который раз за этот день принялся поить Вжину водой, по ложке вливая сквозь зубы. Кажется, жар у девочки еще усилился, дыхание теперь было слышно отчетливей: неглубокое, хриплое, короткое.

Дег так и держал ладонь дочери в своей.

– Ты не думал, вернуться к родителям с Вжиной и Салиэль? – спросил вдруг Кинфер.

По большей части – просто чтобы что-нибудь сказать.

– Конечно, думал, – Дег махнул свободной рукой. – Только ведь Айфа все равно останется матерью Вжины и этого не изменить. Я могу взять в свой дом другую женщину, но я не могу сделать ее матерью ребенка, который у меня уже есть. А, да что там. На деле все куда проще: они бы не поладили, так что и говорить тут не о чем.

– Кто, Салиэль и твои родители?

– Салиэль и Вжина. Думаешь, можно просто сказать восьмилетнему ребенку, что папа никогда не любил маму, поэтому теперь будет жить с вот этой тетей? А Салиэль – ну, она просто не любит детей. Даже своих заводить никогда не хотела, оттого и с мужем не ужилась. Где там с чужим дитем поладить, а? Не вышло бы ничего, целитель, ни-че-го, – Дег помолчал и горько добавил: – Не понимаю, зачем Салиэль вообще понадобилось замуж. Всю жизнь она бредила мазями, травами и прочей этой скляночной премудростью. И еще единением с природой.

– Да уж, в Даэли без единения никак, – едко отметил Кинфер. – Сплошное единение наступает на тебя со всех сторон и того гляди соединит с природой по самые потроха.

– Ты много еще не видел, маг. Я сколько кочую, столько уверяюсь, что есть у дриад своя мудрость. Знаешь, сколько призорцев осталось нынче в Идорисе?