— Ты возражаешь против замужества? — Дед, казалось, начинал сердиться. — Разве не все женщины хотят выйти замуж?

— Полагаю, что со временем и я выйду, — пробормотала Джулия и схватила кофейник, скрывая смущение.

Старик задумчиво смотрел на внучку, пока она наливала в чашки кофе, потом продолжил разговор:

— Мне хотелось бы, чтобы ты была со мной до конца. Это твое наследство, Жюльетта, но ты не можешь здесь жить одна. Тебе нужен мужчина.

Джулия вздохнула. Тут дед был прав, ей нужен мужчина, gardien с миндалевидными глазами, который любит эту землю так же сильно, как полюбила она.

— Я понимаю, что уже не в моде сговариваться о женитьбе детей, — продолжал старик, — и это печально. Такие браки бывают довольно удачными. Родители гораздо дальновиднее, чем ослепленные страстью юнцы, поэтому принимают мудрые решения.

— Но никто не пытался дать детям и деньги, и счастье одновременно, — тихо проговорила Джулия.

— Это тоже принималось во внимание — и деньги, и счастье играют важную роль в планировании чьей-то судьбы. — Взгляд темных глаз деда, казалось, прожигал ее насквозь. — Ты влюблена, Жюльетта?

Удивленная вопросом, Джулия попыталась ответить на него равнодушно:

— В кого же я могла влюбиться… здесь?

Старик пожал плечами:

— Ты могла познакомиться с каким-нибудь молодым человеком, с Гюставом, с кем-то из его друзей.

— Я не питаю интереса ни к одному из них.

— И в Англии у тебя тоже никого нет?

— Никого.

— Тогда, если я скажу, что мое самое сокровенное желание выдать тебя замуж за твоего двоюродного кузена, чтобы ты разделила с ним мое поместье, ты обдумаешь мою просьбу? Это был бы очень выгодный союз для тебя. Ведь у тебя нет приданого, как я полагаю?

Джулия поставила на стол свою чашку и, глядя прямо в глаза старику, ответила:

— У меня действительно нет приданого, но, даже если бы Ги был миллионером и последним мужчиной на земле, ничто не заставило бы меня выйти за него замуж.

Седые брови старика сошлись на переносице.

— Несмотря на то что ты знаешь о моем желании и, подчинившись, получишь Мас?

— Сожалею, дедушка, — твердо сказала она. — Мне не хотелось бы разочаровывать вас, но это невозможно.

— Браво!

Джулия удивленно уставилась на деда и с облегчением увидела, что лицо его прояснилось и он довольно хихикает.

— О, дедушка! — Она засмеялась. — Вы проверяли меня! А я думала, что вы говорите серьезно.

— Я был бы огорчен, если бы у тебя оказался дурной вкус и ты влюбилась в этого юного лоботряса, — сердито ответил он.

— Но он станет хозяином Мас?

— Поместье он не получит. Это не майорат, я могу оставить Мас кому захочу, и это будет не Ги Кордэ. Я несколько лет наблюдал за ним, надеясь, что он исправится, полюбит эту землю, но никаких улучшений в нем не заметил. После смерти Жана я стал приглядываться к нему еще внимательнее — он ведь последний в роду по мужской линии — и понял, что он не подходит. Этим утром я сказал Ги, что ему нечего ждать от меня, кроме небольшой ренты. Он принялся рассуждать о моем долге перед родственниками, но я никогда не любил Кордэ. Моя племянница оскандалилась, выйдя за него замуж.

Джулия облегченно вздохнула и с нежностью посмотрела на деда. Она должна была догадаться, что старик очень проницателен и давно уже раскусил Ги. Жиль отодвинул свою чашку и взял трубку.

— И все же, Жюльетта, я хочу спокойно умереть, зная, что твое будущее обеспечено. Я не могу оставить тебе Мас, хотя больше всего на свете желаю, чтобы ты жила здесь. Как я уже сказал, ранчо нуждается в крепких мужских руках. Но я был бы безмерно счастлив, если бы ты вышла за мужчину, к которому оно перейдет.

— Но… Я знаю его? — спросила Джулия, затаив дыхание и страшась ответа.

Старик пожевал мундштук, выпустил клуб дыма и поднял на внучку свои темные глаза.

— Я собираюсь оставить его Арману Боссэ. Он заслуживает этого. Арман посвятил всю свою жизнь этому ранчо и мне. Пока был жив мой сын, это даже не обсуждалось, но я намеревался обеспечить Армана так же, как и тебя. Он сделал паузу и лукаво посмотрел на девушку. — Если ты выйдешь замуж за Армана, это существенно упростит дело.

Сердце девушки бешено забилось. Еще сегодня утром, когда она издевалась над Арманом, спрашивая, женился бы он, чтобы получить ранчо, ответ заставил ее задуматься. Неужели Арман знал о планах старика? Впрочем, даже если это не так, он согласится на любые условия ради поместья, в котором души не чает. Женщины для него почти ничего не значили, она же взывала к его чувствам, но он сам сказал Марте, что все британские девушки — испорченные дуры. Он и ее такой считает, даже презирает.

— Eh bien[32]? — спросил дед, изучая ее вспыхнувшее лицо. — Как тебе эта просьба?

Джулия воскресила в памяти все, что было между ней и Арманом, и не смогла сдержаться:

— Я ненавижу его!

Старик поднял брови, удивляясь ее горячности:

— Что же он сделал?

— Сделал? О, ничего, но… но… Арман совсем не хочет жениться… — Джулия запуталась в словах. — Он… он цыган!

— Вероятно, только наполовину. Ты его за это презираешь? — Старик смотрел на нее сурово.

— Нет! Конечно нет. Но он… он странник… он сам сказал мне, что у него беспокойные ноги, говорил, что собирается в Южную Америку, когда… когда он не сможет здесь оставаться…

Старик сказал это за нее:

— Когда я умру, ты имела в виду? Но он не знает, что я оставляю ему Мас.

А когда узнает, ему ничего не останется, как жениться на внучке человека, которому он и так уже глубоко благодарен.

— Но… но если у него такое сильное желание странствовать по свету… — продолжала упорствовать Джулия.

— Это пройдет со временем. Ничто так не меняет мужчину, как любимая жена и дети. У Армана, как ты знаешь, никогда не было домашнего очага. Так что, я думаю, тебе нет надобности беспокоиться. Он будет хорошим мужем.

Джулия в отчаянии посмотрела на деда. Как ей объяснить ему, что она не может выйти за мужчину, который презирает ее, который будет смотреть на нее как на приложение к Мас, как на пилюлю, которую он должен проглотить, чтобы получить предмет своих желаний, что для нее никогда не будет места в его сердце?

— Это не все, дедушка. — Ее голос понизился почти до шепота. — Ты не знаешь…

— Мне кажется, я знаю все, что нужно знать об Армане, — резко перебил он ее. — Я знаю, что он благороден и честен — добродетели, которые скоро совсем исчезнут, — к тому же умеет быть благодарным, тоже редкое достоинство. Что еще ты ставишь ему в упрек, кроме тяги к странствиям?