– Все будет нормально, – сказала она, пораженная тем, что он сказал про шкаф. – Это просто…

Тут она увидела хвост и спину пса за окном, на этот раз со стороны Тэда.

И окно там было открыто.

Она метнулась туда, прижав Тэда к сиденью, и уже почти достала до окна скрюченными в спазме пальцами, когда громадный нос Куджо вдавился в щель. Его рев заполнил тесное пространство машины. Тэд снова закричал и закрыл голову руками, пытаясь сжаться, спрятаться в живот Донны.

– Мама! Мама! Мама! Сделай что-нибудь! Выгони его!

Что-то теплое потекло по ее рукам. Она в ужасе поняла, что это смесь слюны с кровью, текущая из собачьей пасти. Изо всех сил она потянула рукоятку вверх… Куджо убрал голову куда-то вниз. Она успела бросить последний взгляд на его дьявольски искаженную морду.

Она закрыла окно окончательно и, постанывая, обтерла руки о джинсы.

О Господи, Дева Мария, о Господи!

Тэд снова впал в полубессознательное состояние. На этот раз, когда она провела пальцем по его лицу, реакции не последовало.

О господи, как сильно это на нем отразится?! Ох, Тэд, ну почему я не оставила тебя с Дебби!

Она взяла его за плечи и легонько потрясла.

– Это мне снится? – снова спросил он, очнувшись.

– Нет, – сказала она. Он всхлипнул. – Ничего, все будет хорошо. Этот пес сюда не залезет. Я закрыла все окна. Он нас не достанет.

Глаза Тэда немного прояснились.

– Тогда поехали домой, мама. Мне страшно.

– Да. Да, коне…

Куджо, как башня, воздвигся на капоте «пинто», заглядывая в ветровое стекло. Тэд опять закричал, царапая маленькими руками себе щеки.

– Он нас не достанет! – крикнула Донна. – Ты слышишь? Не достанет!

Куджо ударился о стекло с тяжелым стуком и стал скрести капот лапами. Потом ударил снова.

– Я хочу домой! – кричал Тэд.

– Не волнуйся, Тэд. Сейчас поедем.

Тэд уткнул лицо ей в грудь, а Куджо продолжал колотиться о стекло. По стеклянной поверхности стекала слюна. Его мутные глаза настойчиво смотрели на Донну. «Разорву на куски, – говорили они. – И тебя, и мальчишку. Как только смогу забраться в эту жестянку, сожру тебя живьем; ты будешь вопить, а я – отрывать от тебя куски и глотать».

Бешеный, подумала она. Он бешеный.

С медленно нарастающим страхом она смотрела на дом и стоящий рядом грузовик Джо Кэмбера. Что пес с ним сделал?

Она нашла гудок и надавила его. Пес подался назад, едва не потеряв равновесие.

– Не нравится? – крикнула она торжествующе. – Уши болят?

Еще раз нажала на гудок.

Куджо сполз с капота.

– Мама, пожалуйста, поехали домой.

Она повернула ключ в зажигании. Мотор фыркал… но «пинто» не трогался с места. Наконец она вынула ключ:

– Дорогой, мы не можем. Мы…

– Поехали! Поехали!

У нее заболела голова. Тяжелые толчки шли откуда-то из глубин мозга и болью отдавались во всем теле.

– Тэд, послушай. Машина не заводится. Нужно подождать, пока мотор остынет. Я думаю, потом он поедет. Мы скоро уедем.

Ох, зачем я сразу заехала во двор?

Она подумала о доме у подножия холма, заросшем жимолостью. Там должны быть люди. Она же видела машины.

Люди!

Она снова надавила гудок. Три коротких гудка, три длинных, снова три коротких, единственный сигнал азбуки Морзе, знакомый ей со времен герлскаутов. Ее должны услышать. Даже если не поймут, они должны посмотреть, кто это гудит во дворе у Джо Кэмбера.

Где же пес? Она не видела его. Но нет сомнения, что он не ушел далеко.

– Все будет хорошо, – повторила она Тэду. – Только подожди немного.

Студия «Зримый образ» в Кембридже размещалась в грязном кирпичном здании. На четвертом этаже находился офис, на пятом – две студии, а на шестом и последнем – смотровой зал на шестнадцать мест.

Этим вечером, в понедельник, Вик Трентон и Роджер Брикстон сидели в третьем ряду, сняв от жары куртки и распустив галстуки. Они просмотрели каждый ролик Профессора Вкусных Каш по пять раз. Всего их было двадцать, из этого количества три – со злосчастной «Красной клубникой».

Последний ролик закончился полчаса назад, и механик, пожелав им спокойной ночи, ушел показывать кино в другое место. Через пятнадцать минут к его пожеланиям присоединил свои президент студии Роб Мартин, добавив, что, если он им понадобится, его двери всегда открыты для них. Но вид у него был мрачный.

Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открыл студию в конце семидесятого года на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбирая крохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели с ним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.

В последний год студия, можно сказать, процветала – и тоже в немалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с «Клубникой» двое клиентов отозвали заказы, и, если «Эд Уоркс» потеряет заказы Шарпа, «Зримому образу» тоже придется несладко.

Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджер сказал:

– Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего: «Ну что ж, все в порядке» – и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпел все эти ролики.

Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла. Выглядел он и правда неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.

– Мне и правда показалось, – сказал он, закуривая новую сигарету, – что он фальшивит. Не то чтобы нарочно, но… Понимаешь, это как Джимми Картер, который говорит: «Я никогда не солгу вам». Неудивительно, что все эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…

– У меня идея, – сказал Вик тихо.

– Да, ты что-то говорил в самолете. – Роджер без особой надежды смотрел на него. – Выкладывай.

– Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надо попробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.

– Ну и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный яд или «Эйджент оранж»?

– Да брось ты. Никто никого не травил.

Роджер саркастически усмехнулся:

– Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама. Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.

– Роджер…

– Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если «биг-мак» весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-то калифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что «пинто» слишком легко ломается, и компания «Форд моторс» писает в штаны.