Он схватил Гату за руки. По знаку Орму поднял его. Голова умершего запрокинулась назад, и парень смог заглянуть глубоко в зияющую рану на шее. Барнаба зарезал шамана, как скотину.

— Знаешь, я не могу никак избавиться от воспоминаний о том, как лежали на дне озера Барнаба и та женщина. Их улыбки — оба находились в полной гармонии. Мы не имели права мешать им.

Бамиян не поверил своим ушам. Все лучше и лучше. Очевидно, Орму спятил!

— Эта демоница напала на меня! Ты забыл, как я выглядел? Я был с ног до головы покрыт ранами, после того как она швырнула в меня осколками льда. Можно сказать, что мне повезло, что я не лишился глаз.

— Ты уверен, что это везение? Думаю, если бы она захотела ослепить тебя, то сделала бы это. Она просто хотела напугать и прогнать тебя. Хотела, чтобы бы больше не приходил и не нарушал ее покой.

— Тебя там не было! — возмущенно ответил Орму. — Это было ужасно. Я бежал, как напуганный ребенок.

— Из-за этого стыдиться не стоит. Меня как-то застал врасплох медведь во время ночлега. Говорю тебе, я прыгал, как заяц. Он чуть не поймал меня. И одарил меня парочкой шрамов на заднице, — Орму широко усмехнулся. — Такие истории плохи только тогда, когда кто-то пытается посрамить тебя. Вот как Гата.

Бамиян закатил глаза и выругался про себя. Сейчас он не мог выпустить руки шамана и осенить себя защитным знаком рога. Лишь тихо прошептать заговор, отгоняющий зло.

— Ха! — усмехнулся рыжебородый охотник. — Значит, ты тоже считаешь его злом!

Бамиян переступил через дышло опрокинутой колесницы и бросил быстрый взгляд на лошадей, с ребер которых голодные содрали широкие полосы мяса. С трупов взлетела туча мух и окутала их громким жужжанием.

— Это место станет проклятым до скончания веков. Слишком многие умерли здесь. Нельзя пренебрегать осторожностью.

— Да, пожалуй, ты прав. Никогда нельзя пренебрегать осторожностью, — в голосе охотника слышался странный оттенок. — Думаю, мы действительно прокляты. И Гата первый из тех, кого настигла судьба.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы совершили зло, мальчик. А за зло всегда платят злом. Мы должны были оставить святого человека и ту водяную бабу в покое. Они никому ничего не сделали. И оба обрели что-то… Не знаю, как объяснить. Они были едины! Соединенные в совершенной гармонии. Они нашли то, что я ищу всю жизнь. А мы пришли и все разрушили. Еще накладывая стрелу на тетиву, я знал, что поступаю неправильно. Но, несмотря на это, позволил увлечь себя. И отрубил руку женщине, даже в смерти обнимавшей своего возлюбленного. Это был очень и очень дурной поступок. Мне придется платить за это до конца своих дней!

Бамиян не совсем понимал, что говорит Орму. Лишь одно встревожило его по-настоящему.

— Ты хочешь сказать, что демоница прокляла нас? Поэтому умер Гата? И мы, остальные, тоже поплатимся? — переспросил он.

Охотник вздохнул.

— Нет. Я не это имел в виду. Не эта женщина наложила на нас проклятие. Это сделали мы сами своими поступками. Тебя удивляет, что загнанная в угол медведица защищает своих детенышей до последней капли крови? Ты сочтешь это злом? Разве сам ты не сделал бы все, чтобы защитить свой клан, если бы в наши горы пришли мародеры? Мы пришли в долину этой женщины. До того она не обижала нас. Не давала нам повода нападать на нее, она просто защищала мужчину, которого, судя по всему, любила. Что в этом демонического? Это мы были демонами в той долине, Бамиян. И подбил нас на то, чтобы совершить тот страшный поступок, Гата.

— Но ведь мы должны были освободить святого человека… — протянул Бамиян. Взгляд Орму на вещи озадачивал его. Но достаточно было вспомнить о том, как Барнаба и та женщина лежали на дне озера бок о бок. Картина была мирной. Даже во сне они держались за руки.

— Разве тебе кажется, что мы осчастливили Барнабу, когда вытащили его? И теперь не говори, что наш долг был освободить его от демоницы.

Бамиян промолчал. Они шли по той части поля битвы, с которой уже унесли всех умерших. Лишь темные пятна на высохшей земле напоминали о том, сколько крови здесь пролилось. Скоро пыль и ветер сотрут и эти следы. И тогда дни на равнине Куш останутся только в памяти выживших. Внезапно Бамиян почувствовал себя маленьким и незначительным. Сколько он себя помнил, Гата был самым могущественным человеком в горах. А теперь он всего лишь пища для орлов. Он умер один, убитый чужаком. А прежде он сделал их убийцами у себя на посылках.

— Знаешь, парень, месть — это мысль малодушная. Идея для людей без широкого сердца, — прервал его мрачные размышления Орму. — Ты такой человек?

Бамиян помедлил, а затем ответил:

— Что подумают о нас остальные? Можно решить, что мы трусы… Что Гата ничего для нас не значил.

— Мне кажется, что решение нужно принимать только относительно того, что правильно, а что нет. Иногда это нелегко распознать. Что подумают о решении другие, не должно быть мерой вещей, — Орму засопел. — Громкие слова, которых я не придерживаюсь сам. Я пошел в долину, где ты нашел Барнабу. Я нацелил лук в демоницу, несмотря на то что в глубине души знал, что это неправильно. Поэтому я больше не достоин того, чтобы входить в Каменный совет. Поэтому я отдам свой нож. Пусть мудрый человек вершит судьбы наших племен от имени святого Заруда. Я опозорил свое имя.

Бамиян остановился, словно вкопанный, и уставился на рыжебородого охотника.

— Но ведь такого никогда прежде не бывало. Нельзя выйти из Каменного совета! Честь принадлежать к нему может отнять лишь смерть.

— А ты знаешь, насколько свободным чувствуешь себя, когда сбрасываешь путы, в которые заковывают тебя ожидания других? — с ухмылкой спросил Орму. — Пойдешь со мной, испытать вкус этой свободы?

— Куда же мы пойдем?

— Бессмертный Аарон произвел на меня впечатление. Его мужество в битве, его план дать землю крестьянам, а своей империи — больше справедливости. Думаю, он тот человек, за которого стоит сражаться. В отличие от Гаты. Я слыхал, что он набирает новую лейб-гвардию и ищет лучших воинов. Думаешь, какие-то лучники с равнин, где крестьяне растят хлеб, достойны подать воды нам, лучникам Гарагума? Я видел, как ты стреляешь, Бамиян. Ты хорош.

Бамиян не знал, что ответить на это. Резня на высокогорной равнине показалась ему омерзительной. Бессмысленной. Он никогда не думал о том, что может быть кем-то, кроме охотника или пастуха.

— Все еще думаешь о мести? — В голосе Орму сквозило разочарование. — Уйди в себя. Прислушайся к своему сердцу и прими решение относительно того, что верно, а что нет, самостоятельно. Ведь что бы ни нашептали тебе другие, с тем, что вырастет из твоих решений, жить именно тебе.

Артакс направил свою колесницу на берег высохшей реки. Для перехода он выбрал то место, где во время сражения колесница Муватты хотела напасть на его открытый фланг. Если бы ягуары не преградили ему путь, все было бы кончено.