В этом Франсуа был с колдуном солидарен. Но озвучивать свою солидарность не счел нужным.

– Ты же первым задохнулся бы, щенок безмозглый! И весь мой план под удар поставил!

– Уже хорошо, – прошептал Франсуа.

– Что? Говори громче. А впрочем, неважно. Главное ты сделал – обеспечил наказание для этого болвана, – кивок в сторону съежившегося Абеля. – Я потому и не прекратил твои развлечения раньше. Мои слуги должны с максимальной ответственностью относиться к приказам хозяина, а он расслабился. И позволил тебе сбежать. Большой беды в этом, конечно, не было, деваться тебе в любом случае некуда, но сам факт заслуживает порицания. И теперь мы все пойдем отдыхать, а глупый Абель будет аккуратно расставлять по местам весь этот хлам. Причем делать это, в отличие от гаденыша, на самом деле бесшумно. Понял, Абель? В доме должно быть тихо!

– Да, хозяин, – кивнул гигант, с невыразимой нежностью глядя на виновника торжества.

– А ты, кретин, верни украденные у слуги ключи и отправляйся в карцер. Заслужил.

И снова гнилой вонючий матрас под головой. Именно под головой, потому что думал в основном тем местом, на котором сейчас сидел. Оно оказалось шустрее украшенной дредами тыквы и предложило свои услуги по выработке стратегии и тактики побега раньше.

А в результате… В результате сидит теперь на убогом матрасе одна большая задница. И мрачно таращится в стену.

Ну вот, опять на «хи-хи» пробило. Может, он неправильно профессию выбрал, не туда учиться пошел? Надо было на режиссера идти, тогда бы от дурацкого воображения был хоть какой-то толк. А так… Эй-эй, хватит ерунду транслировать, у меня два карих глаза, а не один!

Франсуа взглянул на любезно оставленные ему часы – уже два часа ночи. В его ситуации самым лучшим было бы лечь и уснуть, может, хотя бы утром голова подключится и выдаст что-то оригинальное и жизнеспособное.

Но сна не было. Нервное напряжение скрутило все мышцы в тугой узел, выдавливало из глаз предательские слезы.

Как же так? Он, считавший себя достаточно умным и предусмотрительным, во-первых, сам, как жертвенный козлик, прицокал копытцами на заклание, а во-вторых, сообразив, куда попал, не смог сбежать. И теперь…

Теперь надежда вяло помахивала крылышками над головой профессора Ренье. Что бы ему ни наплел владелец антикварной лавки, Индиана должен заподозрить неладное, обнаружив пропажу своего студента. И заявить в полицию. Или хотя бы позвонить отцу.

А может, Анри Ренье уже связался с ним? И отец предупрежден и насторожен? А еще лучше было бы, если бы он в поисках сына обратился к магии вуду! Светлые лоа обязательно поведали бы унгану, что Паскаль Дюбуа жив.

Надежда должна быть. Всегда. Потому что безнадежность является синонимом безысходности. А выход есть, его не может не быть!

Наверное, он все-таки уснул. Потому что вдруг обнаружилось, что он не сидит, а лежит, а в зарешеченное окно робко заглядывает позднее зимнее утро.

Предрождественское утро. Семья Дювалье хоть и не исповедовала христианство, но, столько лет прожив во Франции, не отмечать Рождество не могла. Это был, в первую очередь, семейный праздник, который особенно любили младшие сестренки Франсуа, Фло и Мари, появившиеся на свет уже здесь, в Париже.

И дома всегда была наряженная елка и груда подарков под ней. А почитание Матери Эрзули вовсе не мешало девочкам каждый год ждать Санта-Клауса. Франсуа, после поступления в университет живший отдельно, на Рождество всегда приходил в гости к родителям.

И сегодня собирался, подарки для толстушки Фло и вертлявой Мари давно завернуты в красивую бумагу и украшены бантиками. Мама, наверное, уже начинает нервничать, ведь сын со вчерашнего дня не выходит на связь, его телефон молчит. А Эжени Дювалье привыкла каждый день слышать голос сына, особенно после недавних ужасов.

И сейчас она снова и снова набирает номера Франсуа, и домашний, и мобильный. И пристает к мужу, а тот лишь шутливо отмахивается – что ты кудахчешь, женщина? Парень уже взрослый, небось у красотки какой-нибудь заночевал, вот его дома и нет. А мобильный? Ты же знаешь рассеянность нашего сына – где-то бросил и забыл.

Отец, пожалуйста, прислушайся к маме, прошу тебя!

Может, попытаться дотянуться до отца мысленно? Или хоть до кого-то из унганов? Или до мамбо?

Франсуа зажмурился и мысленно собрал свою силу в один светящийся шар, вернее, шарик, сил у него пока немного. Получалось, если честно, так себе, навыков почти не было. Зато было яростное, безумное желание предупредить своих о затаившемся зле.

И Франсуа отправил в пространство свой шарик, пульсирующий кровавой надписью: «Бокор жив!» Он представил себе лица отца, остальных унганов, мамбо Жаклин. Вы слышите меня?! Отзовитесь!!!

Слепящий взрыв в голове, на мгновение мелькнуло удивленное лицо мамбо, а потом навалилась тьма.

Из которой его вытряхнули довольно бесцеремонно – пинком под ребра.

– Ишь, дрыхнет, гаденыш! – Очередной пинок, более сильный. – Отдыхает, видите ли! Сволочь!

– Потише, Абель. – О, и просто Жак опять здесь. Или он живет в этом доме? – Ты же ему ребра сломаешь, а хозяин велел парня пока не уродовать.

– Так ведь я из-за этого… полночи по чердаку на цыпочках шарился, хлам по местам расставлял. Еще бы кто подсказал, где те места были! Пришлось самому соображать, а вдруг что не так сделал? Хозяин опять рассердится, и все из-за него! – Теперь досталось ноге. – Вставай!

– А ты, смотрю, храбрец, каких мало, – криво улыбнулся Франсуа, поднимаясь. – Как отважно сражаешься с лежащими противниками!

– Чего-о-о? – угрожающе протянул громила. – Жак, он что, меня трусом только что назвал?

– Не слышал, – старикашка злобно сверкнул глазками на Франсуа. – А ты, щенок, не нарывайся лишний раз, иначе я Абеля не удержу.

– Не волнуйся, заражена пиписка носорога, я и без тебя справлюсь. – Франсуа на всякий случай прислонился спиной к стене и в темпе прогнал все мышцы, готовясь к атаке здоровяка.

Но тот вдруг согнулся пополам от хохота, тыча в просто Жака пальцем и повторяя эпитет, которым старикашку только что наградил пленник. Понравилось, видимо.

А вот владельцу антикварной афролавки – не очень. Вернее, совсем не понравилось, если судить по перекосившейся физиономии. Он снова вытащил свой любимый аргумент и ткнул им в сторону Франсуа (пистолет, господа, пистолет, других аргументов в столь почтенном возрасте нет):

– Заткнись, паршивец! Скоро тебе будет не до смеха, особенно если твой отец начнет упрямиться. Его ведь, – мерзкий смешок, – придется как-то убеждать. И делать это будет вовсе не костолом Абель.

– Чего сразу костолом-то! Я ж ему пока ничего не сломал! – проворчал громила, держась на всякий случай подальше от верткого и прыгучего парня.