Жители маленького поселка около донбасского городка Снежное слышали в ту ночь, когда начал свою работу полк Бершанской, взрывы, а утром нашли сбитый У–2. В передней кабине сидела, склонив голову на борт, «красивая темно-русая девушка в летном комбинезоне» — несомненно, летчик Люба Ольховская. Во второй кабине была еще одна девушка — лицо круглое, чуть вздернутый нос — Вера. Обе девушки были мертвы. Жители поселка хоронили летчиц тайком: Снежное было уже занято немцами. Однополчанки узнали о том, где они похоронены, только через двадцать три года, когда Евдокия Рачкевич отыскала их могилу. А тогда, в мае 1942 года, Ира Ракобольская отправила родным Веры и Любы извещение о том, что девушки пропали без вести.

«Наша эскадрилья пока что без командира, — писала Галя через несколько дней. — Теперь уже каждый чувствует, что не вернутся наши девчата…»

Приехав в находившийся неподалеку от Труда Горняка шахтерский Краснодон, девушки были поражены совершенно тыловой обстановкой в городе. Немцы уже однажды были близко от Краснодона, но их прогнали, и теперь местные не верили, что ситуация может повториться с совершенно иным результатом.

Краснодонские девушки с интересом разглядывали летчиц, одетых в гимнастерки и брюки и вооруженных пистолетами. Никто не представлял, что через пару недель город будет оккупирован. Еще через полгода семнадцатилетние ребята и девушки, создавшие там подпольную организацию «Молодая гвардия», были выданы предателем и зверски замучены немцами. Александр Фадеев написал о них роман, так и называвшийся — «Молодая гвардия». В нем рассказывалось о борьбе и гибели Олега Кошевого и его товарищей, но это было, конечно, художественное произведение, пусть и написанное на основе реальных событий. Краснодонские комсомольцы, вчерашние школьники, которым было от четырнадцати до двадцати пяти, а большинству — по шестнадцать или семнадцать лет (организатору подпольной группы Олегу Кошевому едва исполнилось шестнадцать), отличались от созданных Фадеевым художественных героев, людей невиданной силы духа. Все они были обычные, честные и хорошие ребята, почти дети, любившие родину и с увлечением включившиеся в борьбу, не понимая, чем все может закончиться. Люба Шевцова, член штаба «Молодой гвардии», восемнадцатилетняя радистка диверсионной группы, написала своей маме из тюрьмы такую записку:

«Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка, Вам уже известно, где я нахожусь. Я очень сейчас жалею, что я не слушала Вас, а сейчас сожалею, так мне трудно. Я не знаю, никогда не думала, что мне придется так трудно.

Мамочка, я не знаю, как Вас попросить, чтобы Вы меня простили за то, что я Вас не слушала, но сейчас поздно. Мамочка, прости меня за все, что я тебя не слушала. Прости. Может быть, я тебя вижу в последний раз.

Прости меня, я не знаю, как простишь. Не увидела я своего отца и уже, наверное, не увижу маму. Передайте всем привет. Тете. Всем, всем. Шуре, пусть меня тоже простит… Прости, уже больше, наверное, не увидимся…»

Любу, как и других ребят, немцы после пыток расстреляли, но после освобождения Краснодона мама Любы Шевцовой получила еще одну весточку от дочери. На стене камеры Люба нацарапала: «Прощай, мама, твоя дочь Любка уходит в сырую землю».[169]

Об этих письмах, письмах не железного большевика, а растерянной, ошеломленной близостью гибели юной души Александр Фадеев если и знал, то не стал писать в своей книге: для его произведения они были лишними. Любка Шевцова, Любка-артистка, певица, танцовщица, бесстрашный борец с фашистами, в романе «Молодая гвардия» принимает смерть с гордо поднятой головой и без тени сомнения.

В Труде горняка полк ночных бомбардировщиков пробыл недолго: советские войска отступали. Победа под Москвой осталась единственным крупным военным успехом сорок первого и первой половины сорок второго года. Приближалось второе лето войны, оказавшееся не менее страшным, чем первое.

Аня Егорова, уже много раз обеспечивавшая связь с частями, находящимися почти в окружении, теперь летала в отходящие из-под Харькова армии, вокруг которых вот-вот должно было замкнуться кольцо немецкого окружения. Харьковская операция, планировавшаяся как попытка стратегического наступления, завершилась окружением и почти полным уничтожением советских наступающих сил, которые в конце концов оказались заперты на пятачке в пятнадцать квадратных километров. В конце мая окруженные советские армии предпринимали попытки прорваться из окружения (немецкий генерал Ланц вспоминал о чудовищных советских атаках массами пехоты),[170]но девяносто процентов состава этих армий погибли в кольце или пропали без вести вместе со своими генералами, среди которых был сам заместитель командующего Юго-Западным фронтом.

Утром 20 мая, подлетая к городу Изюм с секретным пакетом для штаба 9-й армии, Аня увидела отходившие по дорогам и просто по полю советские войска. В долине реки Северский Донец и в Изюме все было в огне. В небе шли воздушные бои. Анин самолет атаковал немецкий истребитель и поджег. Посадив горящую машину на кукурузное поле, Аня сорвала с себя тлеющий комбинезон и бросилась к лесу под огнем немецкого пилота, который, снизившись, ее преследовал. Наконец «мессер» улетел, и Ане так захотелось лечь на лужайку, закрыть глаза и забыться. На деревьях пробилась молодая листва, и девушка внезапно почувствовала, как хочется жить. Нет, она никогда не боялась смерти, но теперь вдруг поняла, как плохо умирать весной. Самолет сгорел дотла вместе с мешком почты и регланом, предметом Аниной гордости. Что теперь делать, как доставить в штаб секретный пакет? Ничего не оставалось, как пойти по телефонному проводу, проложенному по ветвям деревьев: Аня надеялась, что он приведет на какой-нибудь командный пункт. Почти сразу она встретила двух бойцов, сматывавших этот провод на катушку. Когда Аня спросила, где КП, они крикнули, не останавливаясь: «Какой тебе КП, там немцы!»[171]Тут и там отходили отдельные солдаты и группы. Аня выбежала на дорогу, но дорога была пуста. Проскочил грузовик, не остановившийся на ее сигнал, потом появилась эмка, без сомнения с каким-то начальством. Эмка тоже неслась мимо, не обращая внимания на летчицу. Не задумываясь, Аня вытащила из кобуры пистолет и выстрелила в воздух. Шофер тут же дал задний ход, и, легко выскочив из машины, бравый капитан выхватил у Ани пистолет и скрутил ей руки за спиной. Когда он полез в ее нагрудный карман за документами, Аня в ярости впилась ему в руку зубами. Неизвестно, что было бы дальше, но тут из машины с трудом выбрался откормленный генерал и стал с интересом расспрашивать летчицу, у которой все еще были выкручены руки, о том, кто она и почему безобразничает на дороге.

Аня, вне себя от обиды и боли в обожженных и выкрученных руках, выкрикнула: «А вы кто?» Тем не менее, попросив, чтобы отпустили руки, она достала удостоверение, которое было довольно внушительное: в нем предлагалось всем воинским частям и организациям оказывать всяческое содействие предъявителю документа.