Он распахнул дверь и выбросил чистый конверт в корзину для мусора. Небеса вновь разверзлись, обрушив на землю очередной холодный шквал воды. Джон зябко передернул плечами. Сто долларов. Хорошее зимнее пальто будет стоить по меньшей мере сто долларов. Откуда ему взять такие деньги? Сколько времени нужно будет копить на это долбаное пальто?

Съежившись, он стоял на автобусной остановке, проклиная себя и этот дождь. Нужно будет подумать о том, чтобы начать искать новое место работы. Что-нибудь в помещении, с фиксированным рабочим днем и чтобы от погоды не зависело. Что-то такое, где не обращали бы внимания на то, что на тебя в полиции заведено досье, в котором записано, что с тобой нужно обращаться, как с бешеной собакой, чтобы защитить окружающий мир от пропитавшего тебя насквозь порока.

Выбор такой работы для Джона ограничивался только чем-то связанным с опасностью. Половина парней в тюрьме сидели за то, что обчистили круглосуточный магазин или семейную закусочную. Большинство тех, кто сидел в камерах смертников, начинали с ограбления местного универсама «Квики Март» и заканчивали свою криминальную карьеру, всадив пулю в голову какому-нибудь низкооплачиваемому работяге за шестьдесят баксов в ящике кассового аппарата. Перед тем как мисс Лэм определила его на работу в «Гориллу», он от отчаяния уже готов был попробовать обнести ночной магазин. Теперь он понимал, что не может продолжать работать на автомойке, — зимой, по крайней мере. Ему было необходимо найти способ получить деньги, причем срочно.

Автобус опаздывал, а когда подъехал, водитель был раздражен. Настроение Джона, пока он, хлюпая практически разваливающимися от дождя тридцатидолларовыми кроссовками, поднимался по ступенькам и проходил на заднюю площадку, вполне соответствовало настроению других пассажиров. Он тяжело бухнулся на свободное сиденье сзади; состояние было такое, что он бы, в принципе, не возражал, если бы ударившая с неба молния врезала через окно ему в голову. В результате повреждения мозгов он превратился бы в неподвижный «овощ», пускающий слюни на койке в какой-нибудь заштатной больнице. Он даже начал задумываться, почему так много бывших заключенных снова возвращаются в тюрьму. Ему было тридцать пять. Он никогда не водил автомобиль, никогда по-настоящему не встречался с женщиной, никогда по-настоящему не жил. Так какого хрена, думал Джон, угрюмо глядя через окно на чудака, который пытался под дождем одновременно закрыть свой зонтик и сесть в машину.

Когда автобус тронулся, Джон встал, продолжая смотреть в окно и не отрывая глаз от этого мужчины. Сколько же лет прошло? Мозг не позволил ему сделать точный расчет, но он был убежден, что узнал этого человека и не ошибся. Джон открыл рот от удивления, когда странный мужчина наконец сдался и, швырнув упрямый зонтик на парковку, громко захлопнул дверцу своего автомобиля.

Ну конечно. Это был он. Это определенно был он!

С неба падал миллион капель дождя, и точно так же существовал миллион других шансов, чтобы Джон поехал в это почтовое отделение в правильный день и в правильное время.

Вероятность — один шанс из миллиона, но все же он ему выпал.

Он нашел этого второго Джона Шелли.

Джон не помнил, как его арестовывали, не потому, что пребывал тогда в шоке, просто в тот момент он находился в полубессознательном состоянии. Утром к нему зашел Вуди и накачал его валиумом. Джон принял дозу, которой хватило бы, чтобы вырубить лошадь.

Видимо, копы пришли в его дом с постановлением на арест. Отец провел их к нему в комнату, и там они нашли его, распростертого на кровати. Когда полицейские волокли Джона из дома, наручники больно врезались в кожу на запястьях. На лужайке он снова отключился.

Очнувшись в больнице, он почувствовал во рту уже привычный вкус активированного угля. Только на этот раз, когда он попробовал поднять руку, чтобы вытереть лицо, что-то громко звякнуло о металлическую раму койки. Он опустил взгляд на свое запястье и увидел, что прикован к кровати наручниками.

У дверей сидел коп и читал газету. Он хмуро взглянул на Джона.

— Проснулся?

— Да, — сказал Джон и снова заснул.

Когда он пришел в себя в следующий раз, в палате находилась мама. Господи, выглядела она просто ужасно! Джон задумался, сколько же он проспал, поскольку по Эмили казалось, что прошло уже лет двадцать с того момента, когда он взобрался по лестнице к себе в комнату, тихонько включил на стереосистеме группу «Харт» и принял целую горсть маленьких белых таблеток, которые принес ему кузен.

— Малыш, — сказала она, вытирая ему лоб, — ты в порядке?

Его язык завалился назад, перекрывая горло, а грудь болела так, словно ему трамбовали ребра кувалдой. Как ему вообще удавалось дышать все это время?

— Ты поправишься, — сказала она. — Это какая-то ошибка.

Но никакой ошибки не было — по крайней мере, с точки зрения полиции. Где-то через час пришел окружной прокурор, рядом с которым стоял Пол Финни и сверлил Джона взглядом так, будто был готов броситься на него и придушить здесь же, на больничной койке. Коп, видимо, тоже заметил это, потому что на всякий случай встал вплотную к мистеру Финни, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

Прокурор представился:

— Меня зовут Лиль Андерс. Это шеф полиции Гарольд Уоллер.

Коп рядом с мистером Финни держал в руках лист бумаги.

Он заглянул в него и прокашлялся, словно приготовился читать речь.

Джон посмотрел на маму.

— Все в порядке, малыш, — сказала она.

— Джонатан Уинстон Шелли, — начал Уоллер, — я арестовываю вас за изнасилование и убийство Мэри Элис Финни.

Уши Джона воспринимали происходящее так, будто он находился под водой. Губы Уоллера двигались, он что-то говорил, но Джон не мог его понять.

Наконец Лиль Андерс наклонился и щелкнул пальцами у Джона перед глазами.

— Ты понимаешь, что происходит, сынок?

— Нет, — сказал Джон. — Я ничего не…

— Не говори ничего, — вмешалась мать, прижав пальцы к его губам. Эмили Шелли, попечитель школьного родительского комитета, воспитатель младшей дружины бойскаутов, мастерица выпекать шоколадное печенье и придумывать костюмы для Хэллоуина, выпрямилась и обратилась к трем мужчинам в комнате: — У вас все?

Они угрожающе уставились на его маленькую маму, особенно Пол Финни. Он и так был мужчина крупный, а злость делала его еще больше.

— Он должен дать показания, — сказал Андерс.

— Нет, — сказала она, эта миниатюрная женщина, которая была его мамой. — Фактически ничего он не должен.

— Это было бы в его интересах.

— Мой сын прошел через очень суровое испытание, — ответила Эмили. — Он нуждается в отдыхе.

Андерс попробовал заговорить непосредственно с Джоном, и даже когда Эмили преградила ему дорогу, он не оставил своих попыток.