Инженер идёт по правой стороне улицы, подходит к подворотне, слегка отклоняется от маршрута влево и видит в подворотне… довольно большой костёр. Светло, как днём, и потому прекрасно видны могучие ёлки и серо-голубое небо. А подворотня – не высокая, с полтора человеческих роста! И главное – возле костра сидят на брёвнышке два причудливо одетых человека. Высокие болотные сапоги забыть нельзя. А вот остальное – то ли телогрейки, то ли плотные куртки, перетянутые, как у военных ремнями… Лица? Лиц не видно, так как головы закрыты странными балахонами. И вся эта картина мерцает и смотрится как через запотевшие очки.

Описывая свои впечатления, инженер здорово потрепал нервы слушателям. Особенно трудно было уяснить тезис с «очками». Дело в том, что инженер носил очки, и понятно: на морозе – дыхание, волнение, водочные испарения – они должны были запотеть. Однако Иван Андреевич уверял: «Я знаю, что такое запотевшие очки! Не сбивайте меня! То, что я наблюдал, смотрелось, словно через запотевшие очки. Но это были – не мои очки!» Вот такое свидетельство, вот такая трактовка.

Следует сделать некоторые дополнения и пояснения. Замечательное событие произошло 29 декабря, фигурант сам признался – был выпивши, неоднократно это подчеркнул и пояснил, по какому поводу. Повод понятен. Душа экзальтированного человека для опытного исследователя – не потёмки. Иногда в ней такое может выстроиться причудливое, что приземлённому человеку – ни понять, ни объять. Сотрудников Смагина трудно было причислить к безнадёжно приземлённым. Потому и воспринималось ими многое увиденное и услышанное в ракурсе, отличном от подходов, встречающихся в обычной милицейской или чекистской практике. К тому же видеть невидимое и слушать неслышимое являлось их прямой служебной обязанностью.

Конечно, повальной заблаговременной встречи Нового года тогда не наблюдалось, но отдельные и достаточно яркие случаи своеобразных встречных праздничных обязательств, безусловно, были. И в этих случая можно было увидеть и не такое – доходило и до белой горячки.

Опрос инженера осуществлялся вечером 2 января 1926 года. То есть, инженер плюс ко всему происшедшему отметил праздник, много думал, сомневался, решительно рвал со старыми пороками, принимал решение начать жить сначала и… только в этот день, утром, решился поделиться своими впечатлениями. Первоначально он обратился в милицию. Там нашлись, к его счастью, адекватные люди, результат – вечерняя беседа в УРР.

Вообще-то, случай отдавал патологией. И можно было бы перенаправить пациента к докторам и только после их обнадёживающего заключения продолжить беседу, а может, и вовсе не продолжить. Однако имелось обстоятельство, позволяющее проявить по отношению к событию повышенный интерес, и даже требующее его оперативного разбирательства.

Начальник УРР Андрей Викторович Смагин находился в своём кабинете, он смотрел в тёмное окно и пытался рассмотреть картину, закрываемую собственным отражением. В только что приоткрытую форточку осторожно пробиралась струйка свежего воздуха. Он ловил её ртом. Смагин плохо видел улицу, подумал: погаси свет, и откроется полная и ясная картина январского вечера.

«Так и в этом деле, – подумал Смагин, – погаси кабинетный свет, отбрось папки, протоколы, прокуренные совещания, мнения вечных скептиков и, отбросив сомнения, предположи: а вдруг так оно и было? Если не было – все ясно. Но если было?» Он подошёл к стеллажу и взял папку с протоколом допроса. Достал документ. Следователь, его передавший, уверял: не хотелось эту галиматью и писать… Текст Смагин помнил почти наизусть. Этого было мало. Он вызвал дежурного.

Ивану дали в помощь два юных дарования – Демьяна и Ирину. Вернее не дали, а дал: принимать такие решения мог только генерал. Иван с трудом представлял, какой от них может быть прок, но отказываться от помощи не стал. И вообще – шаг довольно странный: генерал в ходе начальной беседы несколько минут обосновывал необходимость конфиденциальности и вдруг выделил помощников без опыта и вряд ли наделённых достаточным пониманием золотого правила, цитируемого Иваном и к месту, и не к месту: «Воин–радист, будь бдителен вдвойне – враг может быть на твоей волне!» При этом, где он видел этот образец призыва к бдительности, не рассказывал, что позволило мне проявить смелость и предположить: он побывал в архивах СМЕРШа или подробно беседовал с кем-то из ветеранов этой некогда всесильной и эффективной организации.

Я с ужасом представляю, как он налаживал отношения с молодыми сотрудниками. Уж если я, человек, много лет поддерживающий с ним дружеские отношения, готов был порой взорваться от манеры его поведения, то, что же увидели, услышали и при этом почувствовали несчастные Демьян и Ирина, я мог только представить. Хотя, возможно, я преувеличиваю странности поведения Ивана Смагина и, откровенно говоря о его отдельных недостатках, руководствуюсь собственными мелкими обидами и чрезмерным субъективизмом.

Лишь много позже по отдельным высказываниям, отрывочным воспоминаниям я, насколько смог, восстановил драматургию возникновения и развития этого тайного антикриминального союза. И здесь представить общую картину может первый день знакомства.

Встреча состоялась в уже упомянутом фонде, в отдельном крыле, в просторном кабинете, временно выделенном новоявленной группе. Иван не знал, насколько действия его временных сотрудников состыкованы, судя по заявлению генерала – никак, и потому назначил встречи с разрывом полчаса. Первым прибыл Демьян. Выяснилось: он ведёт дело по господину Х.

В кабинете, более напоминающем небольшой учебный класс, стоял бюст Аристотеля, доставшийся «фонду», видимо от какой-то конторы, занимавшей эти пенаты. Иван не представился, не поинтересовался, хотя бы фрагментарно, со служебными достижениями помощника и даже не поинтересовался его точкой зрения на расследуемое ограбление. Он почему-то постучал бюст по теменной части бюста и задумчиво сказал, перепутав имя собеседника:

– Дмитрий, уважаемый коллега, а зачем здесь это?

Демьян не поправил руководителя и обозначил оперативную субординацию:

– Наверное, от предшественников. Мешает? Вынести? Выбросить?

Иван удивился такой быстрой реакции и пустился в исторический экскурс и ценные рассуждения:

– Зачем же выбрасывать? Близость к гению – не помешает. Кстати, когда четырёхлетний Картезий увидел стоящий у отца в кабинете бюст Аристотеля, он проникновенно произнёс: «А-а-а». На этот весомый факт обращают внимание все его биографы…. – и многозначительно замолчал.

– Демьян, – после некоторых раздумий, решившись, поправил молодой коллега.

– Как? – удивился Иван и с удивление посмотрел на бюст. – Разве это не основатель школы перипатетиков? – и добавил, как бы между прочим: – Перипат – это садик такой, хотя, впрочем, есть и другая версия, и не одна… Неужели?..

– Я – Демьян…

– Я знаю, очень рад, – радостно сказал Иван, крепко пожал Демьяну руку, вспомнил о служебной этике и продолжил: – Я – Иван. – Подумал и на полном серьёзе спросил: – С нами – понятно. А это?.. – опять постучал бюст по темечку.