Очень скоро от самого евнуха стали исходить испарения совсем другого сорта. Мальчик прижался носом к окну и понадеялся, что до Равенны не очень далеко.

С обеих сторон кареты ехали конные гвардейцы. Предыдущие попытки мальчика бежать не забылись, и шансов ему не оставили.

Длинная и неповоротливая колонна выползла из дворцовых ворот и направилась через весь город на север, по большой Фламиниевой Дороге. Обычно каретам не разрешалось ездить днем в городской черте, когда-то сам Юлий Цезарь издал этот закон. Но этот случай был особым.

Непосредственно за Аттилой ехали в еще одной разукрашенной и непрактичной карете Берик и Гензерик. Оба мучались похмельем, и от каждого покачивания кареты на широких кожаных ремнях их начинало тошнить. Они жевали фенхель, но это мало помогало. Около Фламиниевых Ворот Берик высунулся из окна кареты, и его вырвало.

В голове колонны ехал отряд Пограничной Гвардии, около восьмидесяти человек. Дороги в те дни были плохими, а леса — опасными, особенно после того, как пересечешь реку Нера по большому Мосту Августа и начнешь медленно подниматься в горы Мартанис. Но никакая разбойничья шайка, даже самая отчаявшаяся, не осмелится напасть на отряд хорошо обученных солдат.

Они выехали из Фламиниевых Ворот, и их число еще увеличилось за счет нового отряда из Палатинского лагеря: около пятидесяти гвардейцев в черных доспехах тотчас же заняли почетное положение в голове колонны, отправив пограничных гвардейцев в арьергард. Впереди всех ехал сам наместник Гераклиан. Казалось, что он с радостью оставляет Рим, чтобы оказаться в безопасности в окруженной болотами Равенне.

Галла Плацидия осталась в Риме.

Ее советчики просто умоляли ее. Евмолпий считал, что королевское присутствие в колонне необходимо, чтобы поддерживать порядок.

Она сухо, невесело рассмеялась:

— Я остаюсь здесь. И ты тоже.

Евмолпий заметно побледнел. Говорили, что готы не отличаются нежностью по отношению к плененным евнухам.

Перед тем, как отправиться с колонной, наместник Гераклиан сказал принцессе, что она должна бежать в Равенну, единственную безопасную гавань во всей Италии.

— Равенна — это итальянский Константинополь, — говорил он, — единственный город, который мы легко сможем защитить. Рим всегда был уязвим для нападений. Вспомните Бренния и галлов.

— Вспомни Ганнибала, — огрызнулась Галла. — И не смей читать мне нотации, наместник Гераклиан. Может, я и вполовину младше тебя, но уже давно не ученица. Что ты скажешь про оставшуюся Палатинскую гвардию? Их больше тридцати тысяч, разве нет? С каких это пор армия в составе пяти римских легионов должна бояться шайки варваров, пусть даже многочисленной? Сколько легионов было у Цезаря, когда он завоевал Галлию? Или у Божественного Клавдия, когда он завоевал целый остров Британия?

— Ваше священное величество…

— Говори.

Гераклиан покачал головой.

— В Палатинской гвардии действительно тридцать тысяч человек… но у Алариха их больше сотни тысяч. И готы выиграли много сражений, от Скифии до Нарбонской Галлии и до самого подножья Пиренеев. Это нация великих воинов, ваше величество. Уже много Палатинских гвардейцев ушли в Равенну, а некоторые — на юг.

Галла презрительно фыркнула.

— Ушли в Равенну? Ты хотел сказать — бежали. — Она подбоченилась и снова смерила его взглядом. — Надо полагать, ты тоже уходишь в Равенну?

Гераклиан начал заикаться.

— Я… мне… я необходим, ваше величество, чтобы командовать колонной.

— Мне казалось, что любой младший командир пограничной гвардии без труда сумеет направить колонну в Равенну?

Гераклиан вспыхнул и ничего не ответил.

— Так, — произнесла Галла. — Палатинцы оказались настолько же преданными империи, как предшествующая им преторианская гвардия. А мы знаем, чем они кончили, правда, наместник Гераклиан?

Да, он это знал. Они кончили тем, что безжалостно убили императора Пертинакса и продали империю за пятьдесят миллионов кусков серебра. Ее купил богатый делец, некто Дидий Юлиан, который быстренько объявил себя императором. Он продержался у власти всего-навсего шестьдесят шесть дней, и тоже был убит — обезглавлен, как обычный преступник, в купальне.

— Пусть все бегут, — сказала принцесса. — Галла Плацидия не побежит.

Она говорила с самообладанием и таким величайшим чувством собственного достоинства, каких можно ожидать от императрицы, которая царствовала полжизни. И Гераклиану снова пришлось напомнить себе, что эта высокая, костлявая, бледнокожая женщина в длинном, жестком далматике и сверкающей тиаре — всего лишь девчонка двадцати одного года. Однако ей хватало воли и присутствия духа на дюжину Цезарей.

— Что произойдет, когда появится Аларих? — спросил он.

— Это ты мне расскажешь, — отрезала Галла. Ее ледяной взгляд пронзал наместника насквозь. — Теперь, после смерти твоего бывшего соратника, предателя Стилихона, ты — военачальник всей армии, разве нет? Я ожидала, что у командира будет куда больше решительности и смелости, чем проявляешь ты, наместник Гераклиан.

Ее голос сочился презрением. Гераклиан на миг прикрыл глаза. Он ощущал, как в нем вскипает холодная ярость. Как он ненавидел эту женщину! И как он ее боялся. Он попытался скрыть свои чувства, но она их уже заметила. Ее глаза казались ему иглами.

Галла усмехнулась.

— Ну?

Это она приказала убить Стилихона, в бешенстве думал Гераклиан. Я только выполнял приказ. А теперь я командую западной армией, а она пытается переложить на меня всю вину. Это несправедливо. Все ускользает прочь…

— Когда придет Аларих, — заговорил Гераклиан, пытаясь сдержать дрожь в голосе и потерпев неудачу, — вас возьмут в плен. И увезут из Рима в цепях.

— Нет, — возразила Галла. — Скорее, варварские орды увидят, как умеет умирать принцесса Рима.

Гераклиан встал и поклонился.

— Мне пора, — сказал он. — Я должен присоединиться к колонне. Прежде всего я предан…

— Императору, — улыбнулась Галла. — Да, разумеется. Ubi imperator, ibi Roma. Где император, там и Рим.

Гераклиан снова поклонился.

— Ваше величество, — произнес он, повернулся и вышел из комнаты.

Галла смотрела, как он уходит, с бесстрастным лицом. Потом позвала Евмолпия.

— Ваше величество?

— Вели служанкам приготовить мне ванну.

— Да, ваше величество.

Что ж, подумала она, по такому случаю Галла Плацидия должна выглядеть исключительно хорошо.

Кроме того, она позвала писца и написала письмо, которое следовало немедленно отправить вслед наместнику Гераклиану.

Огромная колонна вытекала из города, но не было радостных возгласов от толпы, собравшейся по обеим сторонам дороги. Совсем наоборот — за отступавшей колонной следили с угрюмым осуждением, даже с откровенной враждебностью. Совершенно неожиданно великий триумф Гонория над готами, казалось, случившийся всего за несколько дней до этого, хотя на самом деле все произошло год назад — и торжественное заявление на Триумфальной Арке, что варвары, враги Рима, уничтожены навеки — стал казаться лживым. Некоторые зеваки выкрикивали оскорбления и даже швыряли комья грязи в проезжавшие мимо кареты, но тут гвардейцы Палатина надвинулись на них, обнажив мечи, и те кинулись прочь. Большинство граждан Рима не могли бежать в Равенну. Им оставалось просто сидеть и ждать, когда придут готы.