— Скажешь, в моем зоопарке тесновато? — Брат ожидал, что я не одобрю его татуировок. — Догадайся, кто еще здесь с нами?

Не успел я ответить, как до меня откуда-то сверху донесся знакомый голос. Из окна второго этажа свешивался Гарри и так широко улыбался, что казалось, он вот-вот проглотит собственный нос. Минутой позже он присоединился к нашей компании. С тех пор как я его видел в последний раз, Гарри сильно постарел. Каждый его волосок стал уныло седым, черты усталого морщинистого лица словно вдавились в череп. Я заметил, что хромать он тоже стал сильнее — волочил ногу, точно мешок с кирпичами.

— Нам удалось, Марти! — закричал он.

— Что удалось?

— Создать демократический кооператив преступности. Исторический момент! Я рад, что ты здесь. Понимаю, нам не удастся заставить тебя вступить, но будь хотя бы свидетелем. Господи, как хорошо, что твой брат вышел на свободу. Без него мне было погано. Беглецы страдают от одиночества. — Гарри объяснил, как ему удалось ускользнуть от полиции. Он звонил по телефону и от имени анонимного свидетеля сообщал, что видел себя самого то в одном месте, то в другом. Полицейские прочесывали улицу за улицей в Брисбене и Тасмании. Вспомнив об этом, Гарри расхохотался.

— Полицию так легко пустить по ложному следу. Я ждал удобного момента, пока Терри не вышел на свободу. Но теперь все в порядке: мы, словно греческий сенат, встречаемся каждый день в четыре часа у бассейна.

Я окинул взглядом бассейн — это был надземный вариант с водой змеино-зеленого цвета. По-видимому, в нем плавало пиво. Демократия явно не имела ничего общего с гигиеной. Все место напоминало клоаку. Газон перерос, там и сям валялись коробки из-под пиццы, повсюду пулевые отверстия, а на кухне сидела шлюха и апатично скребла себя ногтями.

Терри улыбнулся ей в окно. Я положил руку ему на плечо:

— Можно с тобой перемолвиться?

Мы обошли бассейн. Сосиски на кирпичной жаровне горели и высыхали на солнце.

— Терри, — обратился я к брату, — что ты творишь? Почему ты не бросишь преступные занятия и не найдешь нормальную работу? От кооператива не будет никакого проку, ты это прекрасно знаешь. И кроме того, Гарри абсолютно невменяем. — Хотя я так и сказал, но сам уже не был в этом уверен. Глядя в дикие глаза брата, я заподозрил, что Терри и есть истинный сумасшедший, Гарри же — просто старый козел с бредовыми идеями.

— Ну а что с тобой?

— Что со мной?

— Что делаешь со своей жизнью? В клетке заперт не я, а ты. Не я живу в городе, который ненавижу. Не я игнорирую свой потенциал. Каков твой удел, приятель? Предназначение в жизни? Что общего ты имеешь с нашим городом? Ты же не можешь болтаться там вечно. Ты не в силах защитить маму от отца и от смерти. Тебе нужно предоставить их самим себе. Бежать оттуда и жить своей жизнью. Моя жизнь более или менее очерчена. А вот ты завяз в своем болоте и ничего не предпринимаешь.

Меня обдало холодом. Младший брат, чтоб ему было пусто, не врал. Это я попал в ловушку — понятия не имел, куда себя деть и что делать. Не хотел заниматься нудной работой, но ведь я тоже был преступником. Плюс к тому — связал себя накрепко с матерью и тяготился этим.

— Марти, а ты не думал поступить в университет?

— Не собираюсь. Я даже школу не кончил.

— Встряхнись, приятель. Начни хотя бы с того, что удери из своего дерьмового города.

Против всякого здравого смысла я рассказал Терри о собственном обещании матери. Объяснил, что попал в безвыходное положение. Влип с головой. Отрубил себе все пути к отступлению. Что мне было делать? Бросить мать умирать с лишенным всякого сострадания отцом? Предать женщину, которая мне читала все годы, пока я был в коме? Которая всем рисковала ради меня?

— Как она?

— Нормально, учитывая ее состояние. — Да, я так и сказал, но это была ложь. Приближающаяся смерть странно влияла на мать. Иногда она ночью приходила ко мне в спальню и начинала читать. Я не мог этого выносить. Когда я слышал ее голос — как она читает мне из книги, — то вспоминал другую тюрьму — мерзкую, теплящуюся жизнью смерть, свою кому. Бывало, что среди ночи меня немилосердно встряхивали. Мать хотела проверить, не впал ли я снова в прежнее состояние. Спать стало невозможно.

— И что же ты собираешься делать? — спросил Терри. — Оставаться с ней, пока она не умрет?

Это было ужасно: и то, что она однажды умрет, и то, что обещанием я связал себя по рукам и ногам. Можно ли было настроить себя так, чтобы в голове не промелькнула мерзкая мыслишка: «Мамочка, давай уж умирай поскорее!»

Терри предостерег меня, чтобы я больше не приезжал к нему, и мы, в зависимости от сезона, встречались на матчах в крикет или регби. Во время игр брат рассказывал мне о хитроумных вывертах кооператива — как они постоянно меняли модус операнди: не шли дважды на одно и то же дело, а если шли, совершенно меняли манеру исполнения. Например, они два раза подряд ограбили банки. Первый взяли под вечер, ворвались в вязаных шлемах и заставили посетителей и сотрудников лечь на пол лицом вниз. Во второй заявились днем в обезьяньих масках, говорили только по-русски, а клиентов и персонал заставили взяться за руки и встать в круг. Они работали быстро, успешно и оставались безымянными. Гарри пришла в голову мысль, чтобы члены банды выучили пару языков — не целиком, а только ту часть словаря, которая требуется в момент ограбления: «Хватай деньги! Прикажи, чтобы подняли руки вверх! Бежим!» — и все такое. Он был мастером по части запутывания следа. Оставалось загадкой, почему столько лет он провел в тюрьме. Еще он нашел двух полицейских информаторов и кормил их дезинформацией. А на врагов, оставшихся у Гарри с давнишних дней, банда нападала в самое уязвимое время: когда у тех на плите варился не один, а несколько горшков и они не знали, за что хвататься.

Плохо было одно: основав демократический кооператив и осуществив мечту, Гарри испытал приступ глобальной паранойи. Она теплилась в нем и раньше, но теперь вспыхнула с новой силой. Попробовал бы кто-нибудь зайти к нему за спину! Ходил он не иначе как вдоль стен, а если приходилось перемещаться по открытому пространству, крутился на манер волчка. Толпа вызывала у него страх, и если ему все же случалось оказаться среди людей, его тут же настигали жестокие спазмы. Самое смешное начиналось, когда ему требовалось пописать на улице. За дерево Гарри не заходил, ибо в таком случае выставил бы напоказ спину. Наоборот, прислонялся спиной к стволу и брал в одну руку член, в другую — пистолет сорок пятого калибра. Дома он развесил колокольчики на веревках, и никто не мог попасть в гостиную, не подняв при этом тревогу. Гарри ежедневно проверял, не упоминается ли его имя в газетах, — читал истово, выпучив глаза.

— Не следует недооценивать актуальность ежедневной информации, — сказал он мне однажды. — Новости спасли шкуры многих находящихся в розыске людей. Полиция всегда стремится доказать, что добилась успеха: «У нас есть такие-то идеи. У нас есть такие-то улики». Прибавь к этому ненасытную тягу читателей к новостям, которая к самим новостям не имеет никакого отношения, и получишь все, что требуется нашему брату в бегах. Думаешь, у меня пунктик? Справься у обывателей. Они требуют свежей информации о расследованиях, потому что считают, что власти держат их в неведении и скрывают сведения о преступниках, которые уже на их заднем дворе, и, выхватив пистолеты и расстегнув ширинки, готовы ворваться к ним в дом.