– Ладно.

Минаев повернул замок, раздался едва различимый на слух щелчок, и дверь распахнулась внутрь квартиры. Хозяин стоял в проеме в одних трусах и резиновых сланцах. На груди, теряясь в густом волосяном покрове, болтался маленький золотой крестик. Увидев Гурова, Павел не стал тут же захлопывать дверь, как предполагал сыщик, и подставленная нога Гурова оказалась совершенно лишним действием.

– Вы не из Мосгорсвета, – с крайне глупым выражением лица сказал Минаев, втягивая голову в плечи, словно в следующую секунду на нее непременно должен был обрушиться сокрушительный удар. – Вы из ментовки. Но вы же… Вас же должны были…

– Убить? – закончил за него полковник.

– Нет, я не это хотел сказать…

Минаев отпустил ручку двери и машинально отступил в глубь коридора. Гуров шагнул через порог и закрыл за собой дверь. Минаев, все еще отступая, наткнулся спиной на вешалку, и ему на голову упала болоньевая куртка-ветровка. Он испуганно сорвал ее и кинул себе под ноги.

– Не надо меня бить, пожалуйста, – заканючил он, неотрывно следя за руками визитера. – Я не переношу боли. Меня всегда все били… В школе, во дворе… Даже в институте. Пожалуйста…

– Кто приказал тебе отправить меня к Битцевскому парку? – в лоб спросил Гуров.

Минаев едва держался на ногах. Колени у него буквально ходили ходуном.

– Давайте пройдем в комнату, – предложил он, всем своим видом демонстрируя, что он готов к доверительным отношениям с полковником. – Чего толкаться у порога. И если бить меня вы не собираетесь…

– У меня очень мало времени, – предупредил Гуров.

– Да-да, я понимаю. – Минаев опять покосился на руки Гурова. – Но я должен вам все объяснить. Я не хочу неприятностей. Я вообще человек не конфликтный, чтобы вы знали… Все, что мне нужно, так это, чтобы меня не трогали. И я никого не хочу трогать. Но вы же понимаете, что жизнь порой диктует нам собственные условия, к которым мы должны приспосабливаться. И с этим ничего не поделаешь…

Гуров остановил его словесный поток безапелляционным взмахом руки. Минаев замолчал, но при этом сместился еще на два шага вправо, оказавшись в проеме между прихожей и кухней. Свет из окна упал ему на спину, и только тогда Гуров смог заметить, что тело Павла сотрясает мелкая нервная дрожь.

– Я еще в прошлый раз убедился, какой ты словоблуд и хороший актер, – сказал полковник. – И лапшу, которую ты мне повесил на уши, мне пришлось долго снимать. Только я, к твоему сведению, не тот человек, который дважды наступает на одни грабли.

– Но ведь я вам не врал. – Минаев понемногу приходил в себя. Раз его не стали бить сразу, он посчитал, что уже благополучно избежал этой участи. – Все, что я сказал, было правдой. Ну, за исключением того, что…

– Тебя попросили это сделать, – снова закончил за него Гуров. – Я прав?

– Да, – не стал отрицать парень. – Меня попросили. Но как я мог отказаться? У меня не было выбора. Мне его просто не оставили… Давайте пройдем в комнату.

Гуров решил, что он может себе позволить выслушать исповедь грешника. Конечно, это лишняя трата, но в противном случае Минаев мог просто замкнуться и не сказать ничего. Состояние его было близким к истерике. Будучи неплохим психологом, Гуров не мог этого не отметить. Он прошел в комнату, расположенную в глубине квартиры. Беглого осмотра было достаточно, чтобы понять, что хозяин квартиры – закоренелый холостяк, причем не самый опрятный по своей природе. Неубранная постель, сваленные в беспорядке вещи, остатки еды на столике у дивана, покрытый вековой пылью экран маленького телевизора на прикроватной тумбочке.

Минаев плюхнулся на диван и поднял с пола мятую пачку сигарет. Рядом стояла полная окурков пепельница. Серым пеплом было усыпано и все пространство возле нее. Гуров остался стоять посреди комнаты, и Павел, подняв глаза, перехватил его взгляд.

– В последнее время ни до чего не доходят руки, – пожаловался он.

– Ясно. – По твердому убеждению сыщика, это последнее время длилось для Павла всю его сознательную жизнь.

– Я совсем запутался, – признался тот, прикуривая сигарету от спички и небрежно швырнув последнюю в пепельницу. Как и следовало ожидать, он промахнулся, и спичка упала на пол. Благо, она уже успела потухнуть. – Все чаще и чаще задаю себе вопрос, кто я и зачем живу на этом свете. Какое у меня предназначение? Ведь говорят, что каждый человек рождается для чего-то. Для чего рожден я? Для тупого бесцельного существования. Ведь это даже не жизнь, согласитесь. Это именно существование.

У Гурова не было ни времени, ни настроения общаться на философские темы. Солидно покачав головой, он с небольшим нажимом в голосе произнес:

– Понимаю. И сочувствую. Но давай по делу, старик. Облегчи свою душу. Расскажи мне все, что тебе известно о «Местардже» и его незаконной деятельности, и можешь мне поверить, это будет именно то, для чего ты рожден.

– Вы надо мной издеваетесь? – вскинулся парень.

– Ничуть. Я действительно считаю, что, поговорив со мной откровенно, ты окажешь неоценимую услугу обществу. Я пообщался с Геннадием Широковым. Он подтвердил, что именно ты разработал технологию производства некачественной продукции. Я готов допустить, что ты не подозревал, к каким последствиям могут привести эти так называемые научные изыскания. – Полковник постарался скрыть иронию в голосе. – Но погибли люди, Павел, и ты об этом прекрасно знаешь. А кто-то, но не ты, нажился на их смерти. Справедливость должна быть восстановлена. Мы с тобой теперь просто обязаны это сделать.

Минаев дрогнул. Это было видно по его лицу. Гурову уже не раз приходилось наблюдать людей со столь явным душевным дисбалансом, и он мысленно похвалил себя за правильно выбранную тактику разговора.

– Вы так считаете?

– Разумеется.

– Хорошо. – Минаев дважды глубоко затянулся, сломал сигарету пальцами и, нагнувшись, затолкал ее в груду других окурков. – Я готов помочь. Не знаю, кому принадлежит идея с паленой водкой, но уверен, что совет директоров «Местарджа» об этом ничего не знает. Исключая самого Бесшапошникова, конечно. Но и он всего лишь марионетка в чьих-то руках. За ним стоят люди.

– Откуда вы знаете?

– У меня есть уши. – Павел невесело улыбнулся. – И глаза. Обрывки фраз, поведение… Понимаете? Вы бы тоже это уловили. Но кто эти люди – я не знаю. Так что тут вопрос не ко мне.

– А кто еще, кроме Бесшапошникова, может об этом знать? – спросил Гуров.

– Я полагаю, Елисеев. Он фактически – правая рука Бесшапошникова. Они в одной упряжке. – Минаев слегка замялся, понимая, что пришло время перейти от общего к частному и тем самым коснуться вопроса собственной вины в происшедшем. – Они обратились ко мне. И думаю, что на самом деле здесь не столько сыграли роль мои мозги и навыки, сколько мое бедственное положение. У меня мать, разбитая параличом, за которой день и ночь ухаживает сиделка, и младшая сестра, с недавних пор пристрастившаяся к наркотикам. Понимаете, к чему я клоню. На все нужны деньги, на сиделку, на содержание сестры, на ее лечение, наконец… Не говоря уже о том, что мне и самому нужно что-то жрать. Готов поспорить, что Бесшапошников с Елисеевым знали обо всем этом, иначе они с такой же легкостью могли обратиться не ко мне, а к любому другому технологу завода. Но им нужен был кто-то, кого они впоследствии могли бы держать на крючке. К сожалению, я слишком поздно понял это. Но тогда… Тогда мне остро нужны были деньги. Вы даже не представляете, насколько. Или в петлю, или в долговую яму у какого-нибудь бандюги под проценты. Бесшапошникову с Елисеевым даже не пришлось меня долго обрабатывать, хотя подозреваю, что, когда они пригласили меня в кабинет и сели с двух разных сторон, настрой был на очень активный прессинг. Я согласился. Тем более мне казалось, что дело-то гроша ломаного не стоит. Ну, дал им технологию, получил за это приличную сумму, и все. Дальше не мое дело. А на поверку вышло совсем не так. Я оказался повязан с этими уродами. Влип, что называется, по уши. Они мне не отстегивали с оборота, нет, – поспешил отречься от подобного подозрения Минаев. – Но при каждом удобном случае не упускали возможности напомнить, что за смерть невинных людей ответственность на мне лежит не меньшая, чем на них самих. Так было и в этот раз. С вами. – Он опять потянулся к пачке сигарет. Машинально, неосознанно. – Елисеев вызвал меня к себе за день до вашего прихода в «Местардж» и провел беседу на предмет того, что, если кто-то появится из органов, я должен был разыграть из себя информатора и тут же маякнуть ему. Я все так и сделал. Всучил вам ту самую записку и тут же побежал к Алексею Викторовичу…