Поэтому я стою там, где камеры отсутствуют – точно перед дверью института, на площадке для пожарной и спасательной техники. Голая психология: нет такого идиота, который тут запаркуется. На Земле теперь все очень хорошие и послушные. Они стоят там, где разрешено, и вообще делают то, что разрешено. Иначе их накажут. Они всё время помнят, что их могут наказать.

А я непослушный и нехороший, человек из прошлого на машине из прошлого, я плевать хотел на правила, и вот мне тоже наказание: девица идёт точно под взрыв.

Наверное, это судьба.

Выпрыгиваю наружу, захлопываю дверь, поворачиваюсь, и девушка оказывается у меня в объятиях. Она даже не успевает испугаться.

– Это займёт две секунды, – говорю я.

Валю её на асфальт и падаю сверху.

В тот же миг наши открывают двери.

Мама родная, как долбануло-то.

И даже сквозь звон в ушах отмечаю: по крыше машины брякает железное. Значит, всё правильно сделал. А то влетело бы девице прямо в висок.

Вскакиваю и рывком ставлю девушку обратно на ноги. Глазищи у неё вполлица.

С меня градом сыплется обильная стеклянная крупа.

По ступеням бегут двое в противогазах. Вслед за ними летят клубы оранжевого дыма, такие плотные, хоть ножом режь и на хлеб намазывай. Видимость ноль, дышать нечем – это на случай, если среди охраны найдутся герои и бросятся следом. Ну и просто красиво.

– Спасибо, – говорю я девушке и ныряю в машину.

Тим запрыгивает назад, Борисборисыч садится рядом со мной – и ведь оба успевают зыркнуть на спасённую, которая стоит, малость остолбенев, и пытается сообразить, что это было. Действительно, она прелесть.

– Что это было? – гундосит сквозь противогаз Борисыч.

Плавно наступаю на педаль, Маша едва заметно приседает и срывается с места.

– Жениться хотел, – говорю. – А вы всё испортили, подрывники хреновы.

Бросаю взгляд на монитор, последний взгляд на девушку, и забываю о ней, хочется думать, навсегда. Не хватало ещё влюбиться, знаем мы этот обратный стокгольмский синдром.

Борисыч снимает противогаз и всё так же гундосит, никакой разницы:

– Ты вышел из машины.

– Нам не нужен молодой красивый труп. В плане операции его не было.

– А если бы труп оказался твой?

– Не будь занудой, папаша, – подаёт голос Тим. – Алекс поступил очень глупо, но… Нельзя за такое ругать.

– Тебя не спросили… Сынок! – цедит Борисыч.

Маршрут рассчитан по секундам, три зелёных светофора, потом направо и к трассе. Выезд из города закрыть не успеют, воздушный патруль когда ещё поднимется, и только на трассе нас догонят перехватчики с ближайшего поста. Ничего, пусть догоняют. Минуту назад мы не хотели быть заметными, теперь наоборот. Пускай рассмотрят нас получше. И раструбят на всю обитаемую вселенную, кто именно их ограбил.

Держу пятьдесят пять миль, незачем устраивать в городе корриду, надо просто спокойно пройти светофоры. Левый ряд свободен, не езда – сплошное удовольствие. Было бы. Если бы.

Сейчас не время наслаждаться поездкой, я просто спокоен, привычно спокоен. За штурвалом нельзя волноваться и впечатляться. Чем сложнее маневр, тем я холоднее. В самых трудных ситуациях я превращаюсь вовсе в камень. Нервничать можно потом, когда встанешь на обочине и заметишь, как трясутся руки. Дорога нервных не любит.

А вот подельников моих заметно колотит. Спиной чувствую, как трясёт Тима. Борисыч-то с виду ничего, но трудно дышит.

Я не задаю вопросов. Оба здесь – ну и хорошо. Третий светофор, и я прямо из левого ряда заправляю машину в глубокий правый вираж. Сзади гудят заполошно, но вроде никто не стукнулся.

– Ты мог просто из окна выстрелить ей под ноги, – говорит Борисыч. – И тут же закрыться.

Вот заело человека. В общем, понятно, он же весь план разработал.

– Ага, и рикошетом – в живот.

– Ну показал бы пистолет… Ты не имел права рисковать собой.

Движение на вылетной магистрали чуть плотнее, чем хотелось бы, мы ныряем из ряда в ряд, но Борисыч никогда не стеснялся говорить мне под руку, привык, что я не реагирую. Семьдесят миль, сейчас выскочим, и будет сто.

– Тим, я не слышал, как ты пристегнулся, – говорю.

Сзади клацает замок.

– Борисыч, дорогой, не дуйся… Она вышла из-за угла, оставалось мало времени, от силы двадцать секунд. Я видел, какие у неё были глаза. Махать стволом не имело смысла. Она успела бы подойти вплотную, да ещё и спросила бы, чего мне надо.

– И что за глаза у неё были? – спрашивает Борисыч как-то подчёркнуто недобро.

– Счастливые, – говорю.

Позади хрустит и щёлкает пластмасса – судя по звукам, Тим цепляет на пистолет тактический обвес. Недолюбливаю пистолеты, неудобное оружие, слишком большой привычки требует, но с передней рукояткой, прикладом и коллиматором уже пострелять можно. Впрочем, я и без приклада с тридцати шагов легко попаду в неподвижного человека, а будет дрыгаться, так хотя бы напугаю и заставлю убежать. Тем не менее особого доверия к пистолетам не испытываю. Опыта не хватает. Пускай Тим с ними забавляется, у него опыта полным-полно.

Если всё пойдёт как надо, стрелять Тим сегодня вообще не будет.

А пойдёт совсем худо, я ему случайно башку продырявлю. И никто меня не заставит ответить, зачем. Скажу, что так и было. Тим очень симпатичный парень и квалифицированный убийца. Его на это дело всю жизнь натаскивали, короткую и глупую. Двадцать два года, чёрт возьми, мне бы столько.

Я к Тиму хорошо отношусь, сочувственно. Просто я намного старше, и у меня звериная интуиция военного преступника, с которой трудно справиться. С самого начала, с первого взгляда на Тима интуиция подсказывает: избавься от мальчишки, он принёс с собой беду.

Это отвратительно, это бесчеловечно, и я с этим борюсь, честное слово, но грохнуть парня хочется всё равно. Меня раздражают мальчики с честными глазами, убивающие по приказу, извините. Я от них ничего хорошего не жду.

Убивать надо со смыслом и от всей души. Это занятие взрослых. Тогда не будет лишних трупов. Война – не дело молодых.

– Что с погодой на развязке?

– Полный штиль. Я слежу, – говорит Борисыч.

– Ну, погнали.

У выездного поста машины начинают тормозить, но левый ряд свободен. Не успели выставить заслон, на это нужна особая санкция, на санкцию нужно время, а пока что автопилоты не пустят никого в левый, раз справа все нормально. Поэтому в левом отважно стоит одинокий полицейский и машет жезлом.

У Маши нет автопилота. Конструктивно не предусмотрен. Это вам не современное модное недоразумение, а старый добрый автомобиль. Зверски красного цвета, очень красного. Теперь не то что таких машин не делают, а даже такого красного цвета не бывает.