С Машей нельзя связаться по вайфаю, приказать ей сбросить газ и прижаться к обочине. Полиция не может с ней договориться ни по-хорошему, ни по-плохому. Маша по сегодняшним меркам – неуправляемая.

Дикая красная машина.

В прекрасном новом мире она не имеет права ездить вне специально отведённых спортивных трасс. То, что мы с ней сегодня выбрались в город, – лютое нарушение, тянет на конфискацию транспортного средства и запрет вождения чего бы то ни было лет в десять. Поэтому я прятался от камер.

Впереди проём в отбойнике, наша первая точка отмены. Если переходить на запасной план, тогда здесь. Остальные две точки намного хуже, там шансов уцелеть всего ничего.

– Погода?

– По нулям.

– Продолжаю движение.

Сто десять миль. Полицейский отпрыгивает через отбойник, резвый парень. Сейчас за нами сорвутся перехватчики. Вот что им стоило, казалось бы, уже катиться впереди и пытаться нас заблокировать, стрелять электромагнитными «пауками» не вдогон, а в лоб и в борт? Что стоило раскатать по левому ряду ленту с шипами?

Рабочего места им это стоило бы. У них инструкция. Мы знаем полицейскую инструкцию назубок. Они держатся за свои рабочие места – хорошие, послушные ребята. Как все теперь. За малейшее нарушение их ждёт наказание. Кого угодно ждёт наказание за что угодно.

Самое удивительное – они всё равно воруют, как твари последние, и охотно продают секреты, которые никто из наших не продал бы никогда. Они не такие, как мы. Не любят свою корпорацию, хотя та и победила.

А мы с Борисычем, гады и сволочи, деятельные участники конфликта, который запрещено называть Второй Корпоративной Войной. И никто на Земле – ах, хорошие вы мои, послушные, – его так не называет. Не было такой войны. И нас там не было. Да и кто мы, собственно, инфослужба. Сколько длилось это дерьмо, полтора года, толком даже не стреляли. Так, пару раз отстреливались, и то по собственной дурости.

Но мы нарушали правила, какие вам и не снились. Мы военные преступники ничуть не лучше тех наёмников, кто разносил города ракетными ударами. Они-то за деньги и по приказу, они всегда могут спрятаться за прейскурант и приказ. А мы-то от всего сердца. Провокаторы и манипуляторы. Кукловоды.

Наш директорат поздно сообразил, что драка идёт не на жизнь, а на смерть, мы отбивалась – и проиграли. Нас выдавили из родного дома в дальние колонии. Передел сфер влияния, захват ресурсов, включая людские, ничего личного.

И очень личное для простых участников конфликта, потерявших на войне всё, кроме своей шкуры, местами тоже продырявленной.

Сейчас Тим придерживает одной рукой на сиденье чемодан, в котором – собственность нашей корпорации. Нам чужого не надо, мы просто забрали своё. Это расчёты по гипердрайву, двигателю второго поколения. Враг ковырялся с ним шесть лет, но так и не продвинулся. Туда на всякий случай воткнули системную ошибку. А наши знают, что делать. У нас будут непобедимые боевые беспилотники, и вслед за ними придём мы на новых транспортных кораблях и заберём всё своё обратно. И ваше заберём, раз вы не умеете им пользоваться и народ вас не любит.

И спросим, какого чёрта вы раздробили родину на княжества сообразно числу дочерних компаний и устроили там новый феодализм, обозвав его, естественно, народным социализмом. И поднимем из архива – этот секрет нам тоже продали – боевые приказы времён той войны. Приказы вашим наёмникам бомбить гражданских без стеснения. Ваши аналитики считали это разумным: надо, чтобы под конкурентом горела земля, а населения и так слишком много, нам столько ни к чему… Очень разумно, очень продуманно, и ничего личного. Уж мы постараемся эти бумажки положить в гробы тем, кто их подписывал.

Мы убивали ради свободы, вы – ради выгоды.

Вы сохранили документы, чтобы при случае напоминать друг другу, какой большой кровью повязаны. Мы напомним это вам всем и сразу…

Не вижу перехватчиков, но слышу в левом ухе на полицейской волне, что они где-то сзади, чётко по инструкции, пошли догонять. Чудесно. Взять нас со встречной полосы не выйдет, тут сплошной отбойник, вертолёты не успевают, а заслон сейчас выставляют под развязкой, к которой мы и шпарим, быстро наращивая скорость.

– Погода?

– Все по нулям. Я скажу, если переменится.

– Принято.

Я не гонщик, самый обычный водитель, умеренно опытный, и люблю сто десять миль – тогда Машу можно держать одной рукой, буквально двумя пальцами. Но сейчас уже сто пятьдесят. Этого пока достаточно. Трасса визуально сужается, пейзаж по сторонам начинает сливаться в серо-зелёную стенку с яркими пятнышками реклам, ещё немного прибавить, и будет полное впечатление, будто едешь по трубе. Движения в правых рядах почти нет, я так и планировал, выбирая время.

От института до космодрома – моя часть операции, здесь я был голова, когда мы всё продумывали, Борисыч только кивал. Ему не понравилось узкое место на развязке, мне оно тоже совсем не нравится. Собственно, это единственное откровенно слабое звено в нашей затее. Но других вариантов нет.

У здания института тоже не было вариантов, где встать – и в итоге я доброе дело сделал, прелестную девчонку спас. Пускай теперь на развязке я нас спасу. Лишь бы подвеска выдержала. И лишь бы туда прямо сейчас не заехала какая-нибудь внеплановая бетономешалка. Вот это будет неприятный сюрприз. Там и без того до черта техники, и вся она мне мешает.

– Борисборисыч, посмотри на стройку, нет там шевеления?

– Только что смотрел, глухо. Я же обещал, там до конца недели будет полный стоп, украли всё.

Он сам и сделал, что украли, даже знать не хочу, каким образом. У Борисыча старые связи, дай бог каждому. Гуманитарный технолог не ворует своими руками, он уничтожает имущество врага методом стимуляции промотания и разбазаривания. Борисыч на этом ещё до войны съел очень большую собаку.

Выкручиваю заднюю камеру до упора и наконец-то вижу перехватчики, две белые зализанные капли у нас на хвосте. По-своему они красивы, хотя совсем не похожи на автомобили. Приближаются медленно, но неотвратимо. У обоих на крыше плоские башенки с пушками для запуска «пауков». Вцепится такая дрянь в задницу, шибанёт разрядом, тут у машинки и мозги набекрень. И приехали.

– Вижу наш почётный эскорт.

– А то пуганём их? – это Тим.

– Отставить, – говорит Борисыч. – Ты Алексу не веришь, что ли?

Тим никогда так быстро не ездил, ему просто невдомёк, что значит приоткрыть заднее окно на ста пятидесяти милях. Сейчас никто так быстро не ездит, кроме гонщиков-профессионалов. Я пытался объяснить, что для начала мы оглохнем, потом нашего стрелка треснет головой об рамку двери, потом он наверняка потеряет ствол, и тот будет лететь за нами на ремне, колотясь об машину так и сяк, да ещё и запросто вывихнет стрелку руку. Тим сделал вид, что поверил.

Ему хочется пострелять хотя бы неприцельно в полицию, я понимаю. Для него полицейские – верные псы корпорации, сломавшей жизни поколения родителей и моего поколения заодно. Тим даже не будет непременно убивать, ему бы просто как следует опустить их, сурово и убедительно. Заставить держать приличную дистанцию. Остаться там, где и место этим хорошим полицейским – от нас как можно дальше.