— Из газеты, товарищ?

— Буровая установка прибыла? — спросил я, чем сильно опечалил Колотухина.

— Ночью прибыла, действует… — ответил он.

— Как к ней проехать?

— А вот ехайте от угловой башенки прямо к речке…

Я влез в машину, включил рацию.

— Шеф, как меня слышите? Прием.

— Слышу тебя хорошо, сынок!

— Напали на след, идем на сближение…

— Спасибо, сынок. На тебя вся Европа смотрит — работай!

— Есть!

За угловой монастырской башней начинался пологий откос, поросший редколесьем. Метрах в десяти от башни на лужайке зиял, судя по засохшим комкам земли, еще утром, пробуренный шурф. На травке возле него что-то блестело, притягивая взор. Я попросил остановиться. Поднял монетку, потер ее об рукав: на ней, серебряной, неправильной формы, был изображен всадник с поднятым копьем.

Колька Шустов, увидев находку — копейку времен Иоанна Грозного, — с щенячьей радостью дернул за ручной тормоз и кинулся разгребать землю. Хахулин минуты две сидел в машине и все же соблазна поживиться перебороть не смог: тоже вылез и присоединился к Шустову.

Я пошел дальше. Шурфы попадались через каждые двадцать — тридцать шагов. В березняке, на маленькой полянке, самоходка, видимо, забарахлила. Здесь все говорило о том, что Сандро-Фанера занимался мелким поспешным ремонтом. На исполосованном гусеницами, вздыбленном дерне валялась ветошь, окурки. И вот тут-то во мне начало пробуждаться чутье сыщика. Среди прочего хлама я обнаружил вчетверо сложенный, в желтых пятнах дизельного топлива, тетрадный листок.

«Начальнику 12-го специализированного отряда сейсморазведки тов. Пантюхину

от водителя-машиниста Каблукова

Заявление

Я, Каблуков А. А., честно проработавший четыре сезона и ежедневно перевыполнявший дневные нормы, прошу считать мою самовольную отлучку, а также угон буртехники в пользу государственной необходимости докопаться до глубин исторической правды, т. е., есть ли подземный ход, моей личной виной и энтузиазмом. Никто из трудового коллектива меня не подстрекивал и не толкал на этот отчаянный шаг в моей жизни. Еще вот что — в моей неустроенной человеческой судьбе — я неженатый, бездетный, — появился светлый клочок надежды, что я не целый век буду одиноким горемыкой. Поэтому прошу считать все это отгулом, который я отработаю день и ночь, костьми лягу.

В противном случае увольняйте меня по всем статьям, лучше по собственному желанию.

К сему Каблуков (Сандро-Фанера)».

Этот «документ» — крик раненой души — я прочитал дважды. Первой мыслью было отказаться от дипломатической миссии и потихоньку уехать назад, чтобы дожидаться вместе со всеми момента, когда Сандро-Фанера «докопается до исторической правды».

Я сложил тетрадный листок, собрался было спрятать его в карман. И нечаянно заметил на обороте едва видные строки, написанные карандашом:

Не гляди на меня с упреком,

Я презренья к тебе не таю,

Но люблю я твой взор с поволокой

И лукавую кротость твою.

Вся трезвость, с какой я оценивал создавшуюся обстановку, пропала. Непонятное волнение овладело мной. Раз Сандро-Фанеру потянуло к стихам, должно быть, в этой женщине есть что-то поистине роковое.

Сам того не замечая, я шагал от шурфа к шурфу. Сквозь березник уже проглядывалась широкая пойма, запахло рекой, водорослями.

Между деревьями обозначились знакомые очертания буровой установки, и достиг слуха до боли родной стук двигателя.

Потом я увидел Сандро-Фанеру. Не будь на нем моего галстука и запомнившейся фланелевой рубахи, я бы не узнал его. Он весь был в обнове. В белой, набекрень посаженной кепке, в голубой куртке на молнии. На груди висел новенький транзисторный приемник.

Я шел медленно, словно бы крадучись, — из боязни, что Сандро-Фанера раньше времени обнаружит меня, не даст приблизиться, прогонит. Только оказавшись рядом с Фаиной Власовной, которая стояла неподалеку от работающего бура, я мог рассчитывать на безнаказанность. Ведь не станет же Сандро-Фанера колотить меня в присутствии любимой женщины.

Опасался я не зря. Мне бы бегом, бегом к Фаине Власовне, под ее покровительство!.. Сандро-Фанера засек меня, обжег пронзительным взглядом, прыгнул с трехметровой высоты своей машины.

Во мне все пересохло. С запоздалым сожалением, что оставил подвластных мне крепких людей копаться в земле, я зажмурился. Почувствовал, как налетел на меня ураган, взял за шиворот и поднял вверх.

— Я так и знал, — леденящим шепотом проговорил Сандро-Фанера. — Знал, что шпиенов ко мне зашлют. Уйди, пришибу!

Но я, все еще в воздухе, тем не менее успокоился. Может, потому, что приемник Сандро-Фанеры раздольно напевал голосом Зыкиной «Течет река Волга…»

А тут еще со стороны буровой установки долетело до нас безмятежно-ласковое обращение:

— Александр Афиногенович, кто к нам пожаловал?

Сандро-Фанера расслабился. Бережно опустил меня на землю, похлопал по спине.

— Дружочек мой, Фаина Власовна! — откликнулся он. — Навестить надумал, соскучился…

— Какой славный парень, — улыбнулась Фаина Власовна, растопив лед в моем сердце. — Тоже любитель древности?..

— Угадали, — сказал я, скорее направляясь к ней и для убедительности вынул из кармана серебряную копейку. — С утра копаюсь. На вас набрел случайно.

— Славно, — похвалила меня Фаина Власовна и подала маленькую уютную руку. — Все вы очень славные… И начальник ваш. Он так вовремя прислал сюда Александра Афиногеновича…

— Весь наш отряд с нетерпением ждет… — сказал я.

— Пока обрадовать ничем не могу, — ответила Фаина Власовна. — По-моему, я неверно рассчитала визирную линию… Следующий заход мы сделаем чуть правее. Как только установим наличие подземного хода, нам отпустят средства на его реставрацию…

— А вы не попробовали отыскать какого-нибудь уцелевшего монаха? — спросил я. — Чтобы проконсультироваться?

— Последний здешний долгожитель умер месяц назад, — опечаленно произнесла Фаина Власовна. — Но монахом он не был. Курил, пил, ел…

— И сколько лет прожил?

— Сто четыре…

— Нам, конечно, не важно, получим мы премиальные или нет, — это от него зависит, — я кивнул на Сандро-Фанеру, с трудом державшего за спиной, видимо, сильно набухшие кулаки. — Как бы все-таки точнее проложить линию для проверочного бурения?

— Да, вы правы… — растерялась Фаина Власовна и даже сняла с головы соломенную шляпу, показав простую милую прическу.

— Не гляди на меня с упреком, я презренья к тебе не таю… — как бы в забывчивости, сам себе, прочитал я, хотя это была отместка Сандро-Фанере за недавнее рукоприкладство.

— О, вы знаете Есенина? — изумилась Фаина Власовна.

— Кто его не знает?! — скромно сказал я.

А сам искоса наблюдал за недоуменно-свирепым лицом Сандро-Фанеры и выпадов против него больше решил не допускать. Он тихо, стараясь не обращать на себя внимания, шарил по карманам, и только крупные капли пота, выкатываясь из-под кепки, выдавали его жуткое смятение.

— Кирпич! — вдруг крикнула Фаина Власовна.

На измельченной земле, извлеченной буром, появилось кирпичное крошево.

Фаина Власовна прослезилась, заставив нас с Сандро-Фанерой недоуменно переглянуться. Мало того — она вдруг