Предположения Черчилля еще больше укрепились после неудачной атаки турок в феврале 1915 года. Тогда двадцатипятитысячное войско под командованием бывшего военно-морского министра Джамаля Паши пересекло Синайскую пустыню и начало переправу через Суэцкий канал. Атака была с легкостью предотвращена британскими частями, которые, пе рейдя в контрнаступление, убили около двух с половиной тысяч турок и еще четыреста взяли в плен. Также в плен были захвачены 3 пулемета и 90 верблюдов, груженных амуницией и продовольствием. Со стороны Соединенного Королевства потери составили 160 человек, в основном индусов.

В отчете главнокомандующего британскими войсками в Египте сэра Джона Максвелла говорилось:

«Число анатолийских турок, хорошо обмундированных, накормленных и снаряженных, небольшое. Согласно полученной информации, многие солдаты собираются бежать из четвертого армейского корпуса и лишь единицы готовы сражаться с англичанами и вторгаться в Египет. Также пленные утверждают, что офицеры плохо обращаются со своими подопечными»[244].

Мнение о низкой боеспособности турецкой армии было тогда очень популярно среди военно-политических кругов Великобритании. Одна из немногих трезвых оценок прозвучала на заседании военного совета 3 марта 1915 года. Премьер-министр Герберт Асквит высказал предположение, что «турки не сдадутся так легко»[245]. Но его голос оказался гласом вопиющего в пустыне. Военный совет не прислушался к предостережению премьера. Не прислушался к нему и Черчилль, принимавший активное участие в планировании Дарданелльской кампании. При разработке военно-морской операции был недооценен как сам противник, так и те трудности, с которыми придется столкнуться высадившемуся десанту.

Переоценка собственных возможностей

Одним из следствий недооценки противника стала переоценка собственных возможностей. Наглядней всего это проявилось, когда еще до начала самой операции члены военного совета принялись смаковать выгоды неизбежной (по их мнению) победы. Им тогда казалось, что они вершат судьбу Ближнего Востока и Восточной Европы, а на самом деле они просто пытались разделить еще невыпеченный пирог.

За две с половиной недели до начала военно-морской операции — 2 марта 1915 года — на суд военного совета был представлен меморандум, составленный накануне вечером Морисом Хэнки. Красноречивое название меморандума «После Дарданелл: Следующие шаги» говорило само за себя. На семи страницах секретарь военного кабинета в подробностях описывал, какие дальнейшие шаги следует предпринять после успешного завершения кампании, чтобы максимизировать внешнеполитические и военные выгоды. В частности, Хэнки указывал на необходимость дальнейшего продвижения войск в сторону Дуная с защитой Сербии и угрозой Австро-Венгрии.

«Британские вооруженные силы, поддерживаемые мощным флотом, сформируют костяк союзнической армии, — писал он. — На левом фланге сербы и греки вторгнутся в Боснию и Герцеговину. На правом — румыны соединятся с русскими войсками в районе Карпат. Британская армия атакует с фланга войска, воюющие против румынской армии, что позволит последней нанести удар по коммуникациям противника в районе Карпат. Все это время франко-британские силы будут продолжать давление на Западе»[246].

В заключительной части своего меморандума Хэнки проанализировал, как посредством удара британского флота по Дарданеллам можно заставить Турцию капитулировать и какие требования следует предложить турецкому правительству для заключения перемирия.

Послевоенные вопросы занимали и Черчилля. В тот же день, когда военный совет рассмотрел меморандум Хэнки, Уинстон написал министру иностранных дел сэру Эдварду Грэю письмо, посвященное послевоенному устройству в этом регионе.

На следующий день, 3 марта, Черчилль открыл заседание военного совета, зачитав две телеграммы вице-адмирала Сэквилла Кардена, который 19 февраля начал планомерный обстрел внешних турецких береговых батарей огнем корабельной артиллерии. Адмирал сообщал, что в настоящее время он занят разрушением восьмого и девятого фортов и что вход в Дарданеллы «практически открыт». После этого военный совет приступил к обсуждению «будущего Константинополя», захват которого еще не был даже начат[247].

К будущему Константинополя военный совет вернулся через неделю, 10 марта, только на этот раз заседание проводилось в расширенном составе. На совет были приглашены члены Консервативной партии — лидер оппозиции Эндрю Бонар Лоу и пятый маркиз Лэнсдаун. В 1928 году, просматривая черновик рукописи мемуаров своего друга Макса Бивербрука «Политики и война», Черчилль следующим образом объяснит присутствие этих двух джентльменов:

«Успешное разрушение турецких укреплений в Дарданеллах прибавило мне на тот момент влияния, и я решил вернуться к своему плану по созданию коалиции. Я убедил премьер-министра пригласить лидеров оппозиции на заседание совета. Это было сделано якобы, чтобы обсудить будущее Константинополя. На самом же деле я тоже хотел привлечь их в наш круг»[248].

Предчувствие скорой победы превратило заседание совета, по словам сэра Мартина Гилберта, в «рискованную спекуляцию»[249]. Ллойд Джордж заявил, что во избежание ссоры с Францией по поводу Александретты ее следует отдать галлам, а в ответ у них можно потребовать Палестину. В этот момент слово взял Герберт Китченер, который отметил, что «никакой пользы от Палестины нам не будет», и предложил сохранить Александретту. Его поддержал первый морской лорд адмирал Фишер, подчеркнувший, что Александретта «представляет для нас особую важность, поскольку открывает доступ к нефтяным скважинам Месопотамии и Персии». После этого министры занялись обсуждением немецких колоний в Восточной Африке. Когда все закончилось, Бонар Лоу и Лэнсдаун попросили больше на заседания совета их не приглашать.