Черчилль направил письмо с таким текстом сэру Стаффорду Криппсу, «при условии, что оно будет вручено Сталину лично Вами».

12 апреля Криппс сообщил в Лондон, что послание он пока не передал. Все дело в том, объяснил посол, что перед самым получением указанного документа он написал письмо заместителю министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинскому, в котором в пространных выражениях отметил, что сотрудничать со странами, сопротивляющимися державам Оси, в интересах СССР.

«Если бы теперь, — продолжал Криппс, — я передал через Молотова послание премьер-министра, выражающее ту же мысль в гораздо более краткой и менее энергичной форме, то я опасаюсь, что единственным результатом было бы ослабление впечатления, которое уже успело произвести мое письмо на Вышинского. Советское правительство, я уверен, не поняло бы, зачем понадобилось вручать столь официально такой краткий и отрывочный комментарий по поводу фактов, о которых оно, несомненно, уже осведомлено, и притом без какой-либо определенной просьбы объяснить позицию Советского правительства или предложений насчет действий с его стороны.

Я считал необходимым изложить вам эти соображения, ибо я сильно опасаюсь, что вручение послания премьер-министра не только ничего не дало бы, но и явилось бы серьезной тактической ошибкой»[223].

Министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден объяснил ситуацию Черчиллю, добавив при этом, что «доводы сэра Стаффорда Криппса против вручения Вашего послания приобретают, мне кажется, известную силу. Если вы согласитесь, я предложил бы сообщить Стаффорду, что ему незачем вручать сейчас вашу телеграмму. В том случае, если Вышинский благожелательно отнесется к его письму, тогда он просто изложит ему факты, содержащиеся в вашем послании»[224].

Однако Черчилля подобное положение дел не устраивало. Он поставил перед собой конкретную цель — не столько информировать советское руководство о запланированной атаке немецких войск, сколько установить отношения со Сталиным. «Я придаю вручению этого послания Сталину особую важность, — написал Черчилль Идену. — Я не понимаю, почему с этим возникают трудности. Посол не может оценить должным образом военное значение того или иного факта. Прошу вас выполнить мою просьбу»[225].

Прошло два дня, а ситуация так и не изменилась. Черчилль вновь стал давить на Идена:

«Вручил ли сэр Стаффорд Криппс Сталину мое личное письмо с предостережением насчет германской опасности? Меня весьма удивляет такая задержка, учитывая значение, которое я придаю этой крайне важной информации»[226].

На этот раз глава Форин-офиса велел Криппсу немедленно передать послание премьера. Требование было выполнено на следующий день — Криппс вручил письмо А. Я. Вышинскому. Спустя четыре дня Вышинский сообщил, что телеграмма британского премьера «передана Сталину»[227]. Однако вождь всех времен и народов оставил ее без ответа.

На этом история не заканчивается. В октябре 1941 года в Москву для переговоров с советским правительством приехал министр авиационной промышленности и очень близкий к Черчиллю человек Макс Бивербрук. Во время одной из встреч со Сталиным зашла речь об апрельском послании Черчилля, на что глава СССР ответил, что он «не помнит об этом предупреждении».

Когда реплика Сталина дошла до нашего героя, он пришел в бешенство. Британский премьер тут же связался с Иденом:

«Это было единственное послание, которое я направил лично Сталину до нападения Германии на СССР. Оно было немного зашифровано, ввиду огромного значения передаваемой в нем информации. Краткость этого послания и тот исключительный способ коммуникации с передачей письма одного главы государства другому главе государства через посла должны были обратить внимание Сталина. Это просто удивительно, что посол набрался наглости задержать эту телеграмму на шестнадцать дней и вручить ее Вышинскому. Возможно, она так никогда и не достигла Сталина или была передана ему мимоходом. Криппс несет огромную ответственность за столь твердолобое и тормозящее поведение»[228].

Если бы Черчилль знал, как функционирует советская партийная машина, он наверняка был бы менее категоричен. В Кремле без ведома главы СССР даже муха не могла сесть на стекло, а такого, чтобы верный Вышинский, с которым Сталин сидел в Баку в одной тюремной камере, не передал бы ему письмо от главы другого государства, и быть не могло. Верховный, конечно, получил эту телеграмму. Просто для Сталина все эти письма с предупреждениями были не чем иным, как попытками западных держав спровоцировать его на войну с Германией.

В октябре 1942 года, во время визита в Москву, Черчилль вновь вернется к своему посланию. Обращаясь к Сталину, он скажет:

— Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?» Да, я действительно заявил это, имея в виду телеграмму, которую отправил вам в апреле 1941 года.

И в этот момент Черчилль достал злополучный документ. Когда он был прочтен и переведен, Сталин лишь пожал плечами.

— Я помню, — сказал он. — Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того.

Как потом вспоминал Черчилль:

«Во имя нашего общего дела я удержался и не спросил, что произошло бы с нами всеми, если бы мы не выдержали натиска, пока он предоставлял Гитлеру так много ценных материалов, времени и помощи»[229].