в таком виде на генерала, да еще и авиатора, он не знал куда деться, пытаясь одной рукой застегнуть тугие маленькие пуговицы. Второй рукой отдавал, как положено, честь.

– Застегнитесь и передайте начальнику караула, что я сделал вам замечание.

– Есть товарищ генерал! Все равно война кончилась, не успели мы. Проход закрыт до 17.00, товарищ генерал. А КПП – с той стороны. – Это он про калитку в противоположной стене, через которую, минуя КПП, проживающие в этом дворе попадали в училище. Постоянный пост возле нее не держали, а просто закрывали на то время, когда мало кто ходит.

– Мне вот сюда! – Петр показал на невысокое крыльцо в середине одноэтажного деревянного дома с большими высокими старомодными окнами.

– А там никого, тащ генерал, Евгения Владимировна на занятиях, в училище, а девочки в школе.

Петр поправил курсанту пилотку.

– Я тогда чемоданчик оставлю, и пройду в училище.

– А вы к ним? Так ключ под ковриком, мы там чайник ставим и поесть девочкам греем. Проходите!

«Узнаю бабушку! У нее всегда отношения с курсантами были самыми доверительными, что не мешало ей снимать с них три шкуры на экзаменах и зачетах!» Петр открыл дверь: прихожая, кухня и спальня в одном флаконе. Одна огромная высокая и широченная кровать. Несколько раскладушек, удобства – во дворе. Высокий комод-бюро в одном углу, и письменный стол, на котором, видимо, занимаются девочки. Двустворчатый шкаф и небольшой столик у окна, скорее всего, кухонный. Довольно большая печь-голландка, несколько эмалированных ведер, и керогаз на табуретке, под которым стояло пустое ведро для мусора и отходов. Очень чисто, ни пылинки. «Чего ей в Москве не сиделось?» – кто из нас так подумал, я не знаю, скорее всего – оба. Обещанной квартиры пока так и нет!

Петр поставил свой «дежурный» чемоданчик, вышел на улицу и снова положил ключ под коврик. Еще раз поприветствовал курсанта, и вышел, направляясь на КПП. Там и выяснилось, что Миши Кобякова больше нет, командует здесь контр-адмирал Топленинов, бывший преподаватель Ейского училища, был несколько недель даже его начальником, вместо Андреева, который попытался уйти на фронт, но Топленинов сам ушел в 75-ю морскую стрелковую бригаду под Москву, с огромным понижением, командиром минометной батареи, и Андреева вернули на училище. Теперь именно Андреев «вспомнил» о бывшем заме по летной подготовке, и Никанорыча сняли с фронта, и отправили сюда, готовить кадры для морской авиации. И, хотя Петр сказал дежурному по КПП, что прибыл в училище по личным делам, он не успел пройти 50 метров бассейна и подойти к столовой, следуя к учебным корпусам, как ему навстречу, выйдя между кустами, появился Дмитрий Никанорович, собственной персоной.

– О, боже мой! Какие люди, и в нашей глуши! Никак меня сменить приехал, Петр Василич!

– Нет, таких указаний я не получал, я – не по делам, я – в отпуске. Приехал мать и сестер проведать.

– А зачем к нам заглянул?

– Ну, как зачем? Мама здесь работает.

– Как здесь?

– Уже 8 месяцев преподает в училище криптографию.

– Евгения Владимировна – твоя мать? Вот это номер! Кажется, я понимаю: зачем ты приехал. Это проклятый квартирный вопрос. – грустно сказал начальник училища.

Мать, после крайнего изменения своего семейного положения, сменила фамилию на девичью: де Рикс, только писала ее слитно, так что артикль «де» стал слогом. Когда-то, еще при Петре, ее родственники приехали в Петербург из Ирландии и записались в русскую гвардию. Служила в ПВО она под этой фамилией, с отговоркой: чтобы не мешать тебе, Петя.

В чем было дело адмирал не объяснил, а сходу взял быка за рога.

– Петя, а она как к собственному хозяйству относится? Или чистая горожанка?

– Да, нормально, а что так?

– Да, понимаешь, есть тут у нас на 1-м Кубанском шесть фундаментов, пожар был, а у нас там на постое две эскадрильи стоят. Это за железкой, у Аламединки. Там казачьи хутора, которые пока к городу не относятся, но в перспективный план входят. У нас туда и оттуда людей возят. Есть школа, хотя захватить с собой девочек не велика проблема. Школа хорошая, учителя сплошь из Ленинграда работают, хоть и на подселении там живут. Участки хорошие, сады, виноградники, каменные сараи, где сейчас наши летчики-инструкторы и живут. Есть договоренность с поссоветом и утвержденный архитектурный план. Но, провести финансирование можем только через кассу. Стройматериалы есть, и это будет не служебное, а личное жилье. Пять комнат, кухня и веранда, 16 соток приусадебный участок. Двадцать тысяч, стройматериалы есть. Людей я подброшу. А главное – начать, потом инструкторы увидят какая это конфетка, сами вложатся в остальное. Переезд через пути уже сделали.

Время было голодное, Петр уже видел, что все пространство между дувалом и бывшей казармой было разбито на грядки, и даже посадки уже сделаны. Но все это придется поливать, вручную, поэтому в комнате было столько ведер. Это – юг, здесь земледелие полностью и целиком зависит от полива.

– Дмитрий Никанорыч, я переговорю с ней, но в Москве ей обещали квартиру на улице Сталина.

– Тут я сплоховал, понимаешь, перевели к нам нового инженера училища, а у него жена горластая и сразу в женсовет пролезла. В общем, им пришлось ту квартиру отдать. И уже не переиграть, ору не оберешься.

– Взглянуть надо, что предлагаете.

– Это щаз организуем! Зуев! Мурядько! Берете мою машину, и отвезите генерала на 1-й Кубанский.

Видавший виды Газ-64, «русский Willis», запрыгал по мостовой, и через 5 километров остановился посреди небольшой станицы. Дома здесь были типовыми «пятистенками»: четыре окна на одной стороне, три на другой. Часть из них были саманными, часть деревянными, еще дореволюционной постройки, а значительная часть была сложена из кирпича. Точно такими же домами застроена вся Тамань. Мода на них пришла оттуда, вместе с Таманским казачьим войском. Станица раньше явно была полковым поселением. Все продумано. Большая часть домов – на двух хозяев. Матери предлагали построить большой дом. Мода на сплошные заборы, как в городе, сюда еще не пришла. Фундамент ограждала живая изгородь из барбариса и шиповника, с небольшой калиткой. Мурядько, старший лейтенант с петлицами интенданта, хвалил участок и соседей, которые не забывали поливать его несколько лет, виноград и все деревья живы. В сарае, а это такого же размера дом, но поделенный на четыре части, жили 15 инструкторов-холостяков. Забегая вперед, дом, впоследствии, уже при Хрущеве, разделят на две части. Вдоль улицы шел водопровод и стояла чугунная колонка. В километре от этого места, севернее, прямо под открытым небом и небольшими навесами, стояли станки и работал