Молли закатила глаза:

– Ты что, меня не пустишь?

– Пущу, конечно. Просто… – Кип вздохнул. А что на самом деле он хочет услышать от сестры? Хочет, чтобы она была честна с ним. Чтобы рассказала, чего боится. Призналась, что ей тоже страшно в этом доме. Он глядел на Молли: на её почти чёрные волосы, на ещё более чёрные глаза. – Молли, посмотри на себя… – Осёкся: сейчас не время. – Ты наступила в навоз! – И Кип кивнул головой на пол.

Молли принялась шаркать подошвой, чтобы оттереть свежий конский навоз. Кип откатился на край кровати, освобождая место для сестры.

– И разуться не забудь!

Молли сняла ботинки, погасила лампу и легла рядом.

– Спасибо, – шепнула она, обнимая брата.

– Я всё равно ещё не спал.

Он закрыл глаза и попытался успокоиться, ни о чём не думать. Сосредоточиться на звуках. Вот рядом с ним дышит Молли: вдох-выдох. Время от времени тихонько фыркает Галилей. Капает вода с крыши в металлический жёлоб. В траве трещат сверчки. Шелестят на ветру листья.

– Молли, – позвал он.

Сестра шевельнулась.

– Что?

Кип смотрел на тёмное окно.

– Как ты думаешь, он прямо сейчас там внутри?

Молли покачала головой:

– Пока нет. Сразу чувствуется, когда он приходит. Будто музыка играет-играет и вдруг начинает фальшивить.

Кип приподнялся на локте, чтобы видеть сестру.

– Ты поэтому пришла? Не хочешь там с ним оставаться? – Он обвёл глазами старую, полуразрушенную конюшню. – Я по себе знаю, поэтому тут сплю.

Молли кивнула. Издала долгий вздох.

– Ты оказался умнее меня. Сразу понял, что там плохо.

– Ум тут ни при чём. Мне было страшно. Мне до сих пор страшно. – Кип говорил с трудом. Он смотрел на сестру – на бледную, болезненную копию его любимой сестры. Сел на кровати. – Молли, я думаю, мы должны уехать. Что бы этот человек по ночам ни делал с теми, кто живёт в доме, что бы он ни делал с тобой… это плохо.

Сестра коснулась своих чёрных волос:

– Ты ведь заметил?

Кип кивнул:

– Не заметить сложно.

– Почему не сказал мне?

Кип уставился в темноту:

– Ты бы не стала слушать. И не говори, что стала бы, – я знаю, что нет. Каждый день ты смотрела в зеркало. Неделю за неделей. И ничего не замечала. Раз ты своим глазам верить не стала, то куда уж поверить мне!

Молли хотела возразить, но только вздохнула. Откинулась на постели и долго рассматривала балки на потолке.

– Иногда во сне мне кажется, что я ощущаю, как он стоит в моей комнате, прямо надо мной…

– А ты не можешь его прогнать?

Она покачала головой:

– Я во сне, как в клетке, и выбраться не могу. А потом наступает утро. И снова всё хорошо. Светит солнце. И я не чувствую опасности.

Сестра посмотрела на Кипа глазами, полными слёз:

– Знать бы только, что он делает. И зачем.

Кип взял сестру за руку.

– Наверное, пора узнать.

Весь следующий день Молли с Кипом готовились к слежке за ночным гостем, забыв про здравый смысл и страх. Они не знали, как он попадает в дом, поэтому решили ждать его снаружи. Когда все члены семьи разошлись по комнатам спать, Молли встретилась с Кипом возле стены конюшни, где были сложены дрова. Она принесла шарфы и горячий бульон, который они молча выпили, наблюдая за тёмным домом.

– Тебе удобно? – спросила она брата, когда тот заёрзал на жёстких брёвнах.

– Если бы ты рассказала что‐нибудь, было бы легче, – ответит тот, пытаясь согреть руки. – Только не страшное.

Молли покачала головой:

– Ну и задачка! В такую ночь даже Матушка Гусыня только и могла бы, что дрожать от страха.

А ведь правда, Молли уже несколько недель ничего не сочиняла и не рассказывала – ни Кипу, ни Пенни, ни самой себе. У неё полностью пропало желание сочинять истории. По-настоящему интересовало её только одно. Она достала из кармана самое последнее письмо от родителей.

– Может, почитаем, что мама с папой написали?

Кип взглянул на конверт.

– А зачем? Ты уже его читала. – Он раздвинул костылём высокую траву. – От того, что мы его прочитаем, мама с папой здесь не появятся.

Молли силилась понять брата. Появлялось новое письмо, а он, казалось, был рад всё меньше. И что он скажет, если узнает, откуда на самом деле приходят письма? Она положила письмо в карман, но не убрала руку с конверта. Уже одно прикосновение к бумаге успокаивало её, помогало чувствовать себя под защитой.

Молли смотрела на дом. Все окна тёмные, кроме одного – её собственного, где светится желтоватый огонёк. Они с Кипом оставили на подоконнике свечу. Пока пламя спокойно горит. А когда потухнет, что это будет значить? Какая‐то часть её души совершенно не желала знать о еженощно происходящем в доме. Какая‐то часть её души желала только одного – забыть весь их план, залезть в тёплую постель и проснуться наутро в счастливом неведении.

Кип выпрямился:

– Слышала?

Молли кивнула, вся превратившись в слух. Зашелестели, заскрипели деревья. Ожила, затрепетала под ногами трава. Со стороны леса прилетел ветер, потоком пронёсся через поляну, устремившись к дому. И без того тёмное небо стало ещё чернее. Задребезжала на крыше черепица, заскрипели стены. Ветер ворвался в дымоходы, и они отозвались громким стоном. Молли схватила Кипа за руку.

– Ещё рано… – только и сказала она, не отводя глаз от свечи на подоконнике.

Огонёк мигнул и погас.

– Он внутри.

Молли соскользнула с дров и зажгла фонарь, который Кип позаимствовал с повозки Галилея. Фонарь был тяжёлый, зато со щитками, приглушавшими свет, так что дети могли освещать себе путь, сами оставаясь невидимыми.

Они устремились к дому настолько быстро, насколько позволял сильный ветер. Центральная дверь всё ещё была закрыта. Молли прикрутила фитиль фонаря, чтобы пламя было едва заметно, но всё же не гасло. Разулась. Ощутила босыми ногами ледяной камень ступеней. Позади стоял на коленках Кип. Он тоже разулся и сейчас привязывал на конец костыля подушечку.

– Ты уверена, что надо это сделать?

– Ни капли. – Молли помогла брату подняться. – Идём.

Она взялась за ручку и открыла дверь. В доме хозяйничал ветер. В тот же миг она перенеслась в ту первую ночь, когда нашла чёрный цилиндр. Перешагнула порог. Рядом был Кип. Вокруг них вились сухие листья в красивом, завораживающем танце. Из дальнего конца дома донёсся знакомый звук. Тяжёлая поступь ночного гостя.