Последовало долгое молчание. Наконец Мэгги тихо спросила:

— Так что, в конце концов «Вашингтон Провидент» ему отказал?

Официант принес их заказ.

— Немного сыра пармезан, мадам? — спросил он, ставя блюда на стол.

— Спасибо, — сказала Джоан, не отрывая глаз от своего блюда.

— Значит, вот почему Бен Томпсон в прошлый четверг так холодно разговаривал со мной в опере. Он даже не предложил мне выпить.

— Прости, — сказала Джоан, когда официант отошел. — Я думала, ты знаешь.

— Не волнуйся. Коннор все рассказал бы мне, пройдя следующее собеседование, и он бы сказал, что это — гораздо лучшая работа, чем то, что ему предложили в «Вашингтон Провидент».

— Как хорошо ты его знаешь! — воскликнула Джоан.

— Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю, — Мэгги вздохнула. — Сейчас я понятия не имею, где он находится и что собирается сделать.

— Я знаю не больше тебя, — грустно улыбнулась Джоан. — Впервые за девятнадцать лет он не сказал мне, куда едет.

— Сейчас все иначе, не правда ли? — спросила Мэгги, глядя в упор на Джоан.

— Почему ты так думаешь?

— Он сказал мне, что отправляется за границу, но оставил дома свой паспорт. Я думаю, он все еще в Америке. Но почему…

— То, что он не взял паспорта, еще не значит, что он не за границей, — сказала Джоан.

— Может быть, и не значит, — сказала Мэгги. — Но он впервые спрятал его там, где, как он знает, я его обязательно найду.

Через несколько минут подошел официант, чтобы забрать их тарелки.

— Что-нибудь на десерт? — спросил он.

— Нет, — сказала Джоан. — Только кофе.

— Мне тоже, — сказала Мэгги. — Черный, без сахара.

Она посмотрела на часы. До конца обеденного перерыва оставалось шестнадцать минут.

— Джоан, я никогда не просила тебя выдавать мне секреты. Но есть одна вещь, которую я должна знать.

Джоан посмотрела в окно и увидела там симпатичного молодого человека, который последние сорок минут стоял, прислонившись к стене на противоположной стороне улицы. Ей показалось, что она где-то когда-то видела его.

Когда без семи минут два Мэгги вышла из ресторана, она не обратила внимания, как этот молодой человек вынул сотовый и набрал номер, который не значился ни в одной телефонной книге.

— Да? — сказал Ник Гутенбург.

— Миссис Фицджералд только что закончила обедать с Джоан Беннет в «Милано» на Проспект-стрит. Они провели вместе сорок семь минут. Я записал весь их разговор.

— Хорошо. Немедленно принесите мне пленку.

Когда Мэгги взбежала по ступенькам в помещение приемной комиссии, на часах в университетском дворике было без одной минуты два.

В Москве в это время было без одной минуты десять, и Коннор наслаждался финалом балета «Жизель» в Большом театре. Но, в отличие от остальной публики, он направлял свой бинокль не только на виртуозно танцевавшую прима-балерину; периодически он глядел на правую сторону театрального зала и проверял, что Жеримский все еще сидит в своей ложе. Мэгги часто ходила в балет, когда ее мужа не было в Вашингтоне, и ее бы очень позабавило, если бы она узнала, что лидеру русских коммунистов удалось за один вечер добиться того, чего она не сумела добиться от мужа за тридцать лет их совместной жизни.

Коннор рассматривал людей в ложе. Справа от Жеримского сидел его подручный Дмитрий Титов. Слева сидел старик, который накануне представил Жеримского публике в Ленинском зале. За ними в тени стояли три телохранителя. Коннор предполагал, что в коридоре перед входом в ложу топчется еще десяток охранников.

В огромный театр, с его украшенными золотом ярусами и партером, с его позолоченными креслами, обитыми красным плюшем, с его роскошной люстрой и занавесом, билеты всегда распродавались за несколько недель вперед. Но теория Мэгги срабатывала и в Москве: один билет всегда можно было достать перед началом спектакля.

За несколько минут до того, как в оркестровой яме должен был появиться дирижер, часть зрителей начала аплодировать. Коннор оторвал взгляд от программки и увидел, что один или два человека указывают на ложу во втором ярусе. Жеримский точно рассчитал время своего прибытия. Он стоял в ложе, приветствуя зрителей и улыбаясь. Почти половина зрителей встали и громко приветствовали его; остальные остались сидеть, некоторые вежливо хлопали, другие продолжали разговаривать друг с другом, как будто Жеримского здесь и не было. Это, казалось, подтверждало точность опросов общественного мнения, что Чернопов теперь опережает Жеримского всего на несколько пунктов.

Когда поднялся занавес, Коннор обнаружил, что Жеримский интересуется балетом не больше, чем изобразительным искусством. У него был тяжелый день, и Коннор не удивился, увидев, что Жеримский время от времени подавляет зевок. Рано утром он на поезде отправился в Ярославль, где сразу же поехал на швейную фабрику на окраине города. Выйдя из фабрики через час, он на ходу сжевал бутерброд, заглянул на рынок, потом в школу, в отделение милиции и в больницу, после чего совершил незапланированную прогулку по городской площади. Оттуда его на большой скорости умчали на вокзал, где он сел на поезд в Москву, который специально для него задержали с отправлением.

Речь, которую Жеримский произнес в Ярославле всем, кто хотел его слушать, не слишком отличалась от той, что он провозгласил накануне, только слово «Москва» он заменил на «Ярославль». Громилы, которые сопровождали его во время визита на ярославскую фабрику, выглядели еще менее профессиональными, чем те, которые окружали его в Москве. Было ясно, что гордые ярославцы не хотели пускать москвичей на свою территорию. Коннор сделал вывод, что покушение на Жеримского лучше всего производить не в столице, а в каком-нибудь провинциальном городе, который достаточно велик, чтобы в нем можно было раствориться, и достаточно горд, чтобы не позволить трем московским профессионалам задавать тон.

Так что предстоящая поездка Жеримского в Северодвинск через несколько дней все еще казалась Коннору наилучшей возможностью.

Даже в поезде по пути обратно в Москву Жеримский не отдыхал. Он позвал в свой вагон иностранных журналистов и устроил еще одну пресс-конференцию. Но прежде чем кто-нибудь мог задать хоть один вопрос, он сказал:

— Вы видели результаты последнего рейтинга? Они показывают, что я с большим отрывом опережаю генерала Бородина и теперь отстаю от Чернопова только на один пункт.

— Но раньше вы всегда нам говорили, что рейтингам доверять нельзя! — смело выкрикнул один из журналистов. Жеримский злобно взглянул на него.

Коннор стоял позади толпы журналистов и продолжал изучать кандидата в президенты. Он знал, что должен заранее предвидеть любой жест и движение Жеримского и что он должен быть способен произнести его речь почти дословно.