Ещё через полчаса появляется рядовой Львов на пороге уже нашего полкового медпукта. Вместо того чтобы радостно подбежать к фельдшеру Зылкову и бодро пожаловаться на кашель и общую слабость (а потом опять в медбат, а может, ещё дальше в госпиталь — пневмонию лечить), Львов вдруг побледнел и потерял сознание. Доставили его в медбат где-то минут через двадцать. В себя так и не приходил, температура под сорок, менингизм[54]. Там понять ничего не могут, меньше часа назад ведь он тут же был и практически здоровый. Ну в реанимацию его, катетеров напихали, растворы в вену льют, а что лечат — не понятно. Больной загружается подозрительно быстро. Сделали люмбальную пункцию[55]. Опа, лейкоцитов сколько!!! Опять обратили внимание на след от укола на груди. Трясут и меня, стажера, и фельдшера — мы божимся, что выше задницы ничего не кололи, Зылков даже пробует обидеться, мол, не первый месяц в медицине, а тут такие подозрения…

Тут и комбат львовский хоть и бравый офицер-десантник со значком на полтысячи прыжков на груди, но всё же здорово перепуганный, примчался выяснять, что к чему. Ему вообще какую-то ерунду доложили, боец мол, без сознания, наверно, по голове кто-то дал. А лишняя травма, да ещё из-за внеуставных отношений… На батальон такое ни к чему, нельзя ли с докторами договориться? Мы командиру объясняем ситуацию, что, мол, совершенно не понимаем, что с бойцом, но шансы «щелкнуть ластами» у него очень реальные. И конечно же тоже немножко запугиваем, немножко убеждаем, что смерть хуже травмы хотя бы потому, что за неё не только командиру, но ещё и нам достанется. Комбат как узнал, что на травму не похоже, вздохнул облегчённо, приободрился, но словами нашими проникся, обещает помочь медицине всем, лишь бы его боец жить остался. Мы намекаем, не плохо бы в части расследование провести — уж больно подозрительный укол у Львова в межреберье. Тут командира как ветром сдуло — вскочил и побежал к себе в расположение бойцов пытать, кто Львова в последние минуты видел.

В общем пока туда-сюда, прошли сутки, сами явно не справляемся — отправили больного в Псков, в гарнизонный госпиталь. А командир батальона, уж не знаю, какие методы дознания он применял, к тому времени полностью выяснил картину происшедшего: рядовой Львов «косить» любил и за не полный год службы «косил» уже не раз. Частым гостем он был и в нашем полковом лазарете, и в медбате, но всё по мелочам — больше недели у него никак не выгорало. Решил тогда он, что настала пора заболеть чем-нибудь серьёзным. Для этих целей в своё последнее посещение полкового медпункта он стянул у нас шприц. Почему рядовой Львов не воспользовался этой испытанной методикой, осталось не выясненным. Может, успел насмотреться на подобных бедолаг в свои предыдущие госпитализации, может, хотел соригинальничать, но он решил пойти «другим путём».

Позвал Львов своего дружка к себе в подельники. Под операционную выбрали комнату для чистки сапог. Там на лавку, куда при чистке ноги ставят, Львов и улёгся. Предварительный этап был традиционным — наплевали в шприц побольше, но место для инъекции решили изменить. Приставив иглу к межребёрному промежутку, Львов дал знак ассистенту и тот с размаху треснул по поршню шприца, введя тем самым до десяти кубиков слюны в грудную полость дружка-товарища. А дальше как-то всё пошло не так, как задумывали, — Львов ойкнул и сразу отключился. Помощник с перепугу отпрыгнул, в панике выбежал в коридор, а там ещё пару «надёжных» человек в помощь товарищу позвал. Картина такая — лежит солдатик, из груди торчит-покачивается шприц, ну прям как из усыплённого орангутанга. Попытки привести его в себя традиционным «хорош прикалываться» и испуганным похлопыванием по лицу ни к чему не привели. А тут ещё какие-то судороги непонятные начались… «Бригада» перепугалась порядочно. И тут вдруг, о чудо! Львов глубоко вздохнул и пришёл в себя. Сам вытащил шприц и зашвырнул от греха подальше. Спрашивают, мол, как самочувствие? Да вроде ничего… Ну тогда шуруй в медбат и сачкуй себе на здоровье. Ну а дальше история уже известная. В медбате ничего страшного не нашли и отправили назад, а меньше чем через час Львов снова потерял сознание, на этот раз уже надолго.

Вернулся Львов в десантный медбат через пару месяцев — ожидать, пока придут из округа документы на досрочный дембель. После тяжелейшего менинго-энцефалита[56] и абсцесса лёгкого[57] солдатика решили в армии не задерживать. Надо сказать, что в одном болезнь ему на пользу пошла — характер изменился неузнаваемо. Такое ощущение, что любые просьбы выполнять для Львова стало огромным наслаждением. Помыть посуду, вынести ведро, убрать мусор — то есть дела, уже по сроку службы ему явно не положенные, выполнял он с радостью и тщательностью, очень любил, когда его хвалили. Медсестры постарше ему пряники таскали, жалели. Надо сказать, что до следующего призыва в той воздушно-десантной дивизии бойцы по поводу «слюнявого членовредительства» больше не поступали. Видать, их тоже впечатлила собачья преданность во взгляде Львова и его постоянная блаженная улыбка.

Начальник терапевтического отделения, подполковник Казанцев, крыл фтизиатров[58] последними словами. Ну как так можно два месяца солдата продержать в профильном отделении с картиной явного туберкулёза, а потом внаглую спихнуть его в обычную терапию?! Ведь на рентгеновском снимке грудной клетки абсолютно «школьная» картина — миллиардный диссеминированный[59] туберкулёз, да такой классический, что впору на лекциях показывать. Правда фтизиатрия оправдывалась по-своему — ни иммунного ответа, ни самой туберкулёзной микобактерии выявить не удалось. Поэтому и перевели, написав для галочки какой-то совершенно экзотический диагноз и дополнив его списком не менее редких подозрений. Собственно говоря, именно эту экзотику и просили исключить умников-терапевтов. А истина оказалась ещё казуистичнее самых смелых медицинских теорий.

Рядовой Саламбеков служил в стройбате. Уж о причине, почему его невзлюбило даже азербайджанское землячество, коего в советских строительных батальонах всегда было немерено, можно легко догадаться — характер у Саламбекова был нытливый, сам он был склонный к тому, что на армейском жаргоне называется «внаглую косить». Вообще-то земляки-мусульмане дружные и мелкие подлости своим прощают, но когда обнаружилось, что Саламбеков ещё и на руку не чист, то тут за его воспитание взялись все — и магометане, и христиане, и атеисты. Всей ротой выбивали «крысячество» из без того чахленькой душонки Саламбекова. Но синяки не самое страшное в этом случае. Сильнее психологическая сторона — солдатика упорно «чморили», превращая его «в особь омега», последнее существо в неформальном табеле о рангах. Такому положено быть шестёркой на посылках.