– Итак, аббат рассказал нам о своем учителе Луиджи Росси, предке Франца.

Мелани с волнующей точностью описал им с Францем образ синьора Луиджи. Несколько раз на глаза Атто грозили навернуться слезы, и только внимание Камиллы, молодой прелестной дамы, удерживало его от этого. Он рассказал о славе, которую заслужил Луиджи Росси много лет назад, в Риме, на службе у Барбарини, затем о его успехах при дворе короля Франции. Он поведал о том, как известная кантата Росси по поводу смерти короля Густава Адольфа Шведского вызвала восхищение во всей Европе и как его «Орфей», где арии впервые были длиннее речитативов, навсегда изменил лицо оперы. Луиджи Росси был приветливым, вежливым человеком, с острым умом, с его пера стекала вечно свежая поэзия, вдохновляя музыку; а в Риме и Париже ему аплодировали так, как ни одному итальянскому музыканту прежде.

Атто, продолжала хормейстер, вновь пережил вместе с ними не только успехи Росси и моменты радости, но и горе, случившееся полстолетия назад. Он рассказал о том, как известие о болезни юной Констанцы, прекрасной супруги его синьора Луиджи и арфистки Барбарини, пришло как раз тогда, когда оба мужчины находились во Франции и состояли на службе у кардинала Мазарини. Не помогло и поспешное путешествие обратно в Рим, когда Росси написал эти исключительно благородные строки: «Speranza, al tuopallore / so che non speripiù, / eppur non lasci tu/ di lusingarmi il core»1.

Еще в пути настигло его известие о смерти жены, и случилось это, когда он написал элегическую пассакалью «Poi che manco la speranza».[20]

– Несчастье, которое свело в могилу его самого, – печально заключила хормейстер.

Еще она добавила, что Атто даже показал ей написанные собственной рукой табулатуры арий своего маэстро.

– Затем Франц сказал аббату, что мы планировали остаться в Риме или Париже, именно в одном из тех городов, где жил Луиджи Росси. Но Мелани стал нас категорически отговаривать. Напротив, он посоветовал нам вернуться в Вену, сказав, что там теперь столица итальянской музыки, потому что в Риме и Париже музыкальное искусство умирает. В Риме папа Иннокентий XI убил его уже много лет назад, когда закрыл театры и запретил карнавалы, кроме того, папство приходит в упадок. А в Париже теперь, когда «король-солнце» проводит время с мадам де Ментенон, этой старой ханжой из черни, все, даже музыка, стало серым и лицемерным.

Аббат Мелани, подумал я, услышав слова хормейстера, знал, давая эти советы, очень хорошо знал, какие события развернутся через несколько месяцев. Король Испании, Карл II, лежал на смертном одре, и после его смерти было оглашено его завещание (содержание которого – о Боже! – Атто уже знал). Он прекрасно понимал, что из-за этого завещания тут же разгорится борьба за испанский трон, ужасная война, которая охватит всю Европу, особенно Италию, главный театр военных действий, и Францию, которую утопит в крови ее собственный король. Совет аббата, таким образом, был очень предусмотрительным: Вена, возвышенный, обласканный богиней изобилия город императора, была самым надежным убежищем.

И, насколько я знал старого шпиона «короля-солнце», тут не обошлось и без размышлений по поводу того, что во время войны может оказаться полезным иметь во вражеской столице верных друзей в лице Камиллы и Франца…

– Однако как раз в это время Франц заболел, – говорила Камилла. – Он страдал от продолжительных приступов легочной болезни. Возвращение назад в Вену могло стать для него губительным. Поэтому мы вернулись в Италию, где кочевали от одного двора к другому. Мой бедный супруг боялся не только за себя, но и за мою судьбу. Поэтому, когда в 1702 году разразилась война за наследство, он решил наконец последовать совету аббата Мелани, и мы прибыли сюда, в Вену, где мне было бы легче жить, даже если бы несчастье обрекло меня на одиночество.

Франц де Росси, продолжала она свой рассказ, сразу же поступил на службу к Иосифу I, где познакомил супругу с придворными музыкантами, и она вскоре завоевала доверие будущего императора.

– Императора? – удивленно спросил я.

– Общеизвестно, что их императорское величество является человеком с тонким музыкальным вкусом и высоко ценит всех тех, кто служит ему усердно и с любовью и может удовлетворить его страсть к искусству звуков, – ответила Камилла. – Timoré et amore.

– Прошу прощения?

– Это его девиз. Он объясняет, с помощью какого оружия он хочет править: страха и любви. Timoré et amore, – повторила хормейстер, давая тем самым понять, что больше ничего говорить не намерена. Затем она снова вернулась к истории своего брака.

Франц де Росси, потомок синьора Луиджи, почил туманным утром 7 ноября 1703 года в доме на Волльцайле, прямо за собором Святого Стефана. Ему было всего сорок лет.

– Я осталась одна па целом свете. Отца своего я, к сожалению, не знала, а моя верная матушка, – добавила она изменившимся голосом, – которую я так хотела обнять по возвращении и по которой горячо скучала, умерла, пока я путешествовала.

– Моя мать тоже умерла на чужбине, – сказала Клоридия.

Мы с Камиллой одновременно вздрогнули: Клоридия по собственному почину заговорила о своей матери.

– По крайней мере, я думаю, что она уже умерла. Кто знает, когда и где она умерла, – мрачным голосом закончила она.

Хормейстер взяла Клоридию за руку.

– У меня был медальон на цепочке, – медленно произнесла Камилла, – маленькое сердечко в золотом обрамлении с миниатюрами меня и моей сестры, когда мы были еще маленькими девочками, но, к сожалению, он остался в доме, где умерла моя мать, и ах, я так никогда его больше и не видела.

– Ваша сестра? А где она теперь? – спросил я.

– Я никогда ее не знала.

Хотя шли мы медленно и всевозможными обходными путями, мы все же оказались перед вратами монастыря на Химмельпфортгассе.

– Прошу вас, не горюйте из-за грустных воспоминаний, – подбодрила нас Камилла улыбкой, прежде чем мы расстались. – В ближайшие дни вас ждет много радостных часов.

Когда Камилла исчезла в направлении дормитория, из вечерней полутьмы появились две фигуры: благородный молодой человек и его слуга. Они шли к тому крылу монастыря, где находилась вторая квартира для гостей. Благородный господин говорил своему слуге:

– Всегда помни: вороны летают стаями, орел всегда один.

Я вздрогнул. Это высказывание было мне знакомо. Много лет назад я услышал его от Атто. Весь вечер я думал о кастрате, а теперь он, казалось, ответил мне. Кто знает, может быть, Мелани слышал эти слова от кардинала Мазарини, и поэтому оно столь распространено. Может быть, этот благородный молодой человек знаком с Камиллой и слышал эту фразу от нее, а она в свою очередь слыхала ее от Атто. Короче говоря, Слишком много фантазий. Впрочем, нужно признать: то была одна из тех максим, которые никогда не забывают и с удовольствием повторяют.