— Что-то не так, Варенька? — спросил Светик, заметив, как я застыла возле машины.

— Н-не знаю…

— Ты очень бледная, тебе нужно срочно лечь.

— Ага — вот тут, на асфальте, сейчас и разлягусь! — внезапно огрызнулась я и вынула из сумочки ключи. — Будь добр, выйди с парковки, я выведу машину, потом поменяемся. И не возражай! — повысив голос, потому что Светик вознамерился что-то сказать. — Просто сделай так, как я попросила, ведь это не так сложно!

Не могла же я ему объяснить, что предпочитаю взлететь на воздух в одиночестве, если вдруг что, а не тянуть за собой великого дирижера и композитора. Светик только плечами пожал — он, конечно, привык за годы совместной жизни к некоторым странностям моего поведения, но сегодня я явно била собственные рекорды неадекватности. Однако спорить он не стал и направился к выезду с парковки. Я же так и осталась у машины с ключами в руке. Это так глупо — стоять и думать, что в любую секунду можешь взлететь на воздух и превратиться в горстку пепла, которая смешается к тому же с кожей автомобильной обшивки и фрагментами металла кузова. Все, что останется от некогда блестящего адвоката Варвары Жигульской, можно будет уместить в небольшую коробку. Такая ерунда в голову лезет, никогда не подумала бы раньше, что способна на подобные глупости.

Но надо было что-то делать. Я стала уговаривать себя, что вряд ли тот, кого я приняла за Невельсона, стал бы начинять чем-то мою машину средь бела дня на оживленной улице. Да и вообще — с чего я взяла, что этот человек, напомнивший мне заклятого врага, вообще существовал где-то, кроме моего воображения? Я стала слишком впечатлительной, да и письма Мельникова изрядно потрепали мне нервы, вот я и вижу то, чего нет. Открыв дверку, я села за руль и вставила ключ в замок зажигания. Зажмурив глаза, я повернула его, и машина приветливо взревела, заводясь. Больше ничего не произошло. С некоторым даже разочарованием я открыла глаза — ведь уже успела нарисовать в воображении картину взрыва, гибели и похорон, как теперь расставаться с такой красивой трагедией?

— Вот же идиотка, черт меня раздери, — пробормотала я и принялась разворачиваться, чтобы выехать с парковки.

Светик ждал меня на обочине, там мы и поменялись местами. Он сел за руль и хмыкнул:

— Вот не думал, что ты когда-то купишь машину с приличными габаритами.

— Не понимаю, за что ты так не любил мой «Смарт».

— Вот за это и не любил — за отсутствие в нем места.

— Зато парковаться было удобно — где нашла местечко, там и встала. А с этой баржей теперь мучиться буду.

Светик неопределенно кивнул, то ли соглашаясь со мной, то ли не одобряя моих слов. Машину он водил как-то нервно, и эта нервозность всегда передавалась мне, я не любила ездить с ним. Светику на дороге мешало все, даже, кажется, асфальтовое покрытие. Его идеальная поездка — это когда на всем протяжении дороги только он один. Разумеется, такие поездки в Москве и ее окрестностях исключены полностью.

— Светик, ты не мог бы ехать чуть спокойнее? — не выдержала я.

— Не нравится — ехала бы сама! — внезапно огрызнулся он, и я, крайне удивленная, умолкла.

Загнав машину в подземный гараж, Светик вернул мне ключи и, даже не попрощавшись, направился к выходу из двора.

— Ты что — не зайдешь? — окликнула я, и Светик, повернувшись, бросил:

— Зачем? Хочешь соблюсти приличия и предложить мне чаю?

— Нет. Хочу поговорить о бабушке, — вырвалось у меня непроизвольно.

— Да? Откуда вдруг такое желание?

— Светик, пожалуйста…

И он сдался:

— Ну, хорошо. Только как ты объяснишь мое появление в квартире твоему… хм…

— Ты с ума сошел? Я же объяснила — он здесь не живет и даже не бывает. И он мне не «хм», как ты изящно выразился, а просто один из клиентов.

Не знаю, поверил ли Светик, но мне и безразлично было его мнение, однако в квартиру поднялся и даже попил со мной чаю в просторной кухне. Больше двух часов он рассказывал мне о бабушке, а я слушала и пыталась понять, почему не могу сделать над собой усилие и сама позвонить ей. Сколько еще нам с ней отмерено быть вместе? И, может, Светик прав, говоря о том, что после я буду жалеть и мучиться?

— Позвони ей, Варя, — услышала я как сквозь сон. — Позвони, ты ведь умная и все понимаешь. Не надо быть гордой с теми, кто любит тебя просто за то, что ты есть. Надо уметь прощать близких.

Наверное, Светик был прав, и даже скорее всего, так и было, и мне надо бы прислушаться наконец к его словам. Я ведь совсем одна, по сути, и кроме бабушки, у меня никого нет. Мать давно не в счет…

— Я отправляю Макара учиться в Лондон, это решено, остались формальности, — продолжал Светик, закуривая. — И у Тамары Борисовны вообще никого не останется. Да, она все еще ездит в консерваторию, но это два часа два раза в неделю. У нее пропадет всякий смысл в жизни. А ты могла бы хоть как-то ей помочь. Уже одно то, что ты приедешь, воодушевит ее. Варя, ведь нельзя бесконечно наказывать человека за то, что он поступил не так, как ты рассчитывала.

Я прекрасно понимала все, о чем он говорит, и даже была согласна. Оставалось сделать то, что для меня было почти невозможно — пересилить себя и поехать к бабушке.

Будь верен текущей мысли и не отвлекайся.

Ямомото Цунэтомо «Хагакурэ. Книга вторая»

То, что Светик провел со мной время почти до вечера, немного облегчило мое состояние. Все-таки разговор и компания способны привести человека хотя бы в относительно нормальное состояние. Оставалось выяснить, каким образом записка, написанная Мельниковым, оказалась в квартире, и можно спать спокойно. Я уже совсем было собралась позвонить ему, как меня отвлекли звонком в дверь, и я вздрогнула всем телом. Тот, кто звонил в дверь, миновал консьержа, это плохо. Что же мне делать?

На цыпочках я подошла к двери и взглянула в глазок — на площадке стоял Маянцев. Я открыла дверь:

— Вы меня напугали, Клим.

— Извините, совершенно не собирался. Вы получили мою записку? — спросил он, входя в квартиру.

— Записку? Какую записку?

— Ну, я же на столе оставил вчера, надеялся, что вы догадаетесь мне позвонить.

— Так это была ваша записка? — взвизгнула я, и Клим поморщился:

— В чем дело?

— Да я чуть с ума не сошла от страха! Зачем вы подписались инициалами?

— А как я должен был подписаться? — заморгал он, совершенно очевидно не понимая, что такого ужасного сделал.

— Клим, ну, вам ведь не пять лет! Вы же видели те записки, что я получала в отеле!

— И они никак не были подписаны, я потому и поставил инициалы, чтобы вы поняли, что это от меня.