что делать с этой темой. И мой товарищ, фоторедактор Артем Геодакян сказал: «Так вот же, Ивлева была в реакторе». И Муратов сказал: «Ой, пусть она напишет что-то». И я от ужаса, что меня выгоняют, села и написала текст. И потом Дмитрий Андреевич бегал по коридору и кричал: «Это гениально!» А он это редко делал. Он обычно про гениальность говорил наедине, а если нужно было наорать — при всех.   Этот текст напечатали, я втянулась и стала так делать постоянно. В «Новой» у меня выходило много текстов и фотографий. Мне сложно сказать, что было лучше, но с тех пор они сосуществуют вместе. И я страшно за это благодарна газете, потому что была в исключительном положении — коллеги меня поймут — меня почти никогда не правили и никогда не резали мои картинки.  У вас есть табу в профессии? Наверняка же бывают ситуации, когда хочется сделать выигрышный, «хайповый» кадр, но при этом возникает моральная дилемма.  Может я нескромно скажу, но, наверное, моя личность выше моих талантов. Знаете, бывает талант больше человека, а бывает человек больше таланта. Я думаю, что моя личность больше, чем мои фотографии или мои тексты. Но это будут оценивать уже после моей смерти.  Весной этого года я была в Славянске на похоронах 30-летнего парня и его двухлетнего сына, которых убила российская ракета. Я немного общалась с оставшейся в живых мамой и женой — молодой 30-летней девочкой Настей. И может благодаря этому я была единственным фотографом внутри церкви.   Насте было плохо, я не знаю, как описать ее состояние. Стоят два гроба: один большой и один маленький. В маленьком лежит твой ребенок, который несколько дней назад бегал и был счастлив. А в большом — любимый муж. Причем, трагедия произошла фактически на ее глазах: она была в доме напротив, в спортклубе. Она услышала адский грохот, выбежала на улицу и увидела, что вместо ее квартиры — небо. Голову подняла и все — перестала жить той жизнью, которой жила.  Меня, конечно, просто подмывало поднять камеру и сделать снимки в церкви, потому что внутри все равно фотограф сидит — другое дело, как ты своим внутренним фотографом руководишь. В какой-то момент я себе сказала: «Ты вообще кто сначала: журналист или человек?» И ответила себе: «Сначала человек». На этом все закончилось. Я не сделала ни одного снимка, но абсолютно об этом не жалею. Наоборот, считаю, что это была победа духа.   Иногда ты просто чувствуешь, что не нужно снимать. Не потому что боишься агрессии, тем более, что я женщина, и в отношении меня она проявляется меньше. Просто что-то внутри тебя командует: это делай, а это не делай.  Встречались ли вам в Украине люди, которые принципиально отказывались фотографироваться или давать интервью?  Я же не мастер интервью, я просто разговариваю. Я никогда не приезжаю и не начинаю сразу «поливать». Тем более, у меня пленочная камера, которая предполагает более медленный темп работы. Он более человечный, потому что скорость, с которой сейчас движется человечество в целом, немного не соответствует внутренней скорости человека. Поэтому я всегда сначала разговариваю, мне интересно. И никогда не считаю, что я лучше, чем все эти люди, что я великий мастер или великий фотограф. Я считаю, что абсолютно им всем равна, а они равны мне.  В принципе я могу быть наглой бабенкой. В том, как надо куда-то влезть без мыла, я всегда была большой мастерицей. Но здесь, в Украине, я так не делаю. Я не буду пытаться «обходить сзади», чтобы куда-то попасть или пройти — мне совестно. Не потому, что мне могут сказать: «Нельзя. Ты вообще откуда? Ах, ты оттуда! Вот сиди и не питюкай!» На самом деле, мне никогда в жизни здесь ничего такого не говорили, хотя мой русский акцент люди слышат сразу. Просто это мое внутреннее чувство. Поэтому я лишний раз никуда не лезу.   Херсон, осень 2022 года. Пожар после обстрела российскими войсками. Фото: Виктория Ивлева для «Черты». При этом я чувствую себя в достаточной степени уверенно, поэтому меня можно проверять на любом детекторе лжи 10 тысяч раз. Я живу в унисон с украинским обществом, может, поэтому мне моя жизнь здесь очень нравится. Я очень мало жила в унисон с российским обществом — только с каким-то его маленьким кусочком, а все остальное было враждебно, и этим раздражало.  Украина — страна, в которой мне хорошо и свободно жить, хотя это очень сложное состояние. Потому что физически я понимаю, что моя жизнь может закончиться в любой момент от выпущенного российского снаряда. И это гораздо большая вероятность, чем кирпич, который может упасть мне на голову.  А что помогает пропускать через себя такое огромное количество человеческого горя?  Мое волонтерство. То есть эмпатия, сострадание. Мне кажется, если бы я была абсолютно отстраненным, холодным ходячим циркулем, то рано или поздно сломалась бы. А волонтерство поддерживает. Потому что главное в жизни — увеличивать количество добра.  Но это же огромная нагрузка: вы только за время нашего интервью три-четыре раза отвлеклись на разговоры, связанные с гуманитарной помощью.  Фарида, вот что вы все не понимаете! Так живет вся Украина, во всяком случае, живая часть Украины. И в этом смысле я абсолютно ничем не отличаюсь от других. Единственное мое отличие — я могу об этом пост написать, и его прочитает большое количество людей. Все в Украине на что-то собирают деньги, все в чем-то участвуют. Если ты не собираешь деньги или у тебя нет денег, ты идешь плести маскировочные сетки или мыть полы в госпиталь. Это нормальная украинская жизнь.  Думаю, это связано с тем, что молодая независимая Украина была слабым государством, что вполне естественно. Людям во власти было мало дела до народа, и народ оставили в покое. И оказалось, что это главное — оставить народ в покое, чего в России никогда не делали. И народ в Украине стал как-то сам собой заниматься, налаживать связи. Я это называю «замечательной украинской горизонтальной коррупцией».  И за 30 лет люди привыкли, что если в одном месте страны ты говоришь, что у тебя потерялась собака, то в другой части тебе ее находят и привозят — это нормально, это неравнодушие, без которого просто не выжить. А в России народ всегда были палкой по голове, угрожали и запугивали. И получили, что хотели.  Когда я еще жила в России, была история со взятыми в плен