— Да, они. В сущности, они больше не причиняют беспокойства, во всяком случае нам. Карательная экспедиция преподала им такой урок, который не забывается. Но они до сих пор всячески уклоняются от сотрудничества с нами. Они реже, чем кто бы то ни было в округе, обращаются в свой туземный суд. За весь прошлый год этот суд рассмотрел какой-нибудь десяток дел, причем ни одно из них не было возбуждено самими туземцами.

— Тяжелый случай, — заметил Кларк, будучи сам не вполне уверен, вкладывает он в это замечание иронический смысл или нет. Но когда Уинтерботтом начал в мельчайших подробностях излагать свои планы усовершенствования туземных судов в двух районах округа, Кларк не мог не восхититься этой новой для него стороной характера своего начальника. После того как оппозиция Уинтерботтома политике назначения верховных вождей была разгромлена, он теперь прилагал все свои силы к тому, чтобы обеспечить успех этой политики. Кларк вспомнил любимое выражение своего преподавателя этики в Кембридже: «кристаллизация цивилизации». Вот она — в живом воплощении!

Впрочем, когда они перешли после кофе к виски с содовой, оппозиция капитана Уинтерботтома на мгновение подняла голову. Но это лишь подтвердило то новое мнение, которое Кларк составил о нем.

— Больше всего меня огорчает, — признался Уинтерботтом, — не столько неправильность политики нашей администрации, сколько наша непоследовательность. Возьмем все тот же вопрос о верховных вождях. Как только сэр Хью Макдермот впервые прибыл сюда в качестве губернатора, он откомандировал своего секретаря по делам туземцев изучить на месте всю проблему. Секретарь явился к нам и провел тут немало времени, знакомясь с вопиющими нелепостями этой системы, на которые я постоянно указывал. Как бы то ни было, из того, что он говорил в частных беседах, явствовало, что он вместе с нами считает эту систему в корне неправильной. Это было в девятьсот девятнадцатом году. Помню, я только что вернулся из отпуска… — В голосе его зазвучало какое-то странное волнение, и Кларк заметил, что его гость краснеет. Но, овладев собой, Уинтерботтом продолжал: — С тех пор прошло больше двух лет, и мы до сих пор ничего не слыхали об отчете, представленном этим человеком. Более того, губернатор провинции теперь предлагает нам и дальше проводить прежнюю политику. Где же тут последовательность?

— Да, это очень огорчительно, — отозвался Кларк. — Знаете, я тут как-то задумался о пристрастии англичан к комиссиям по расследованию. Вот в чем, на мой взгляд, кроется наше действительное отличие от французов. Те знают, что они хотят сделать, и делают это. Мы же учреждаем комиссию для обнаружения всех фактов, как будто факты что-нибудь значат. Нам кажется, что, чем больше фактов мы соберем о наших африканцах, тем легче нам будет управлять ими. Но ведь факты…

— Факты знать важно, — прервал его Уинтерботтом. — И комиссии по расследованию могут приносить пользу. Беда нашей колониальной администрации состоит в том, что она неизменно назначает на руководящие должности неподходящих кандидатов и пренебрегает советами тех из нас, кто провел здесь долгие годы.

Кларк ощутил бессильную злость на своего собеседника, не давшего ему закончить мысль, и на самого себя, не сумевшего выразить ее в той же удачной форме, как в первый раз, когда она только пришла ему в голову.

Впервые после праздника Тыквенных листьев выбравшись из дому, Эзеулу отправился навестить своего друга Акуэбуе. Тот находился у себя в оби и занимался подготовкой семенного ямса: завтра с утра ямс будут сажать для него нанятые им работники. Акуэбуе сидел на полу между двумя кучами ямса с коротким, на деревянном черенке ножом в руке. Куча побольше возвышалась прямо на полу справа от него. Куча поменьше помещалась в длинной корзине; он брал из корзины очередной клубень, внимательно его осматривал, срезал ножом все лишнее и клал в большую кучу. Очистки лежали перед ним, между двумя кучами: множество коричневых кружочков кожуры, счищенной с верхней части каждого клубня, и серых, преждевременно появившихся ростков, срезанных с нижней части.

Друзья обменялись рукопожатием, после чего Эзеулу развернул скатанную козью шкуру, которую он принес под мышкой, расстелил ее на полу и уселся. Акуэбуе, не прекращая своего занятия, спросил, как поживает его семейство.

— Живы-здоровы, — отвечал Эзеулу. — А как поживают твои домашние?

— Тихо-мирно.

— Смотри-ка, какой крупный, отборный ямс: клубни один к одному. Это твой собственный или с базара?

— Разве ты не помнишь тот мой клин на земле Аниэтити?.. Да-да. На этой земле такой ямс и уродился.

— Слов нет, хороша там земля, — сказал Эзеулу, задумчиво покачивая головой. — С такой землей и лентяй прослывет искусным земледельцем.

Акуэбуе улыбнулся:

— Ты хочешь подковырнуть меня, но тебе это не удастся. — Он отложил в сторону нож и крикнул сына, Обиэлуе, который отозвался из внутреннего дворика и тотчас же вошел в оби. Он весь лоснился от пота.

— Эзеулу! — приветствовал он гостя.

— Сын мой.

Обиэлуе обернулся к отцу, чтобы выслушать его поручение.

— Скажи своей матери, что Эзеулу приветствует ее. Если у нее есть орех кола, пусть принесет.

Обиэлуе ушел во внутренний дворик.

— Хотя, когда я в прошлый раз был в доме моего друга, никакого ореха кола я не ел, — негромко произнес Акуэбуе, как бы разговаривая сам с собой.

Эзеулу, рассмеявшись, спросил:

— Что случается, по нашей пословице, с человеком, который поест, а потом делает вид, будто во рту у него не было ни крошки?

— Откуда же мне знать?

— У него задний проход ссыхается. Разве тебе мать этого не говорила в детстве?

Акуэбуе очень медленно — из-за боли в пояснице — поднялся на ноги.

— Старость все равно что болезнь, — вымолвил он, силясь разогнуться и помогая себе рукой, которой уперся в ногу выше колена. — Стоит мне немного посидеть, и я должен снова учиться ходить, как малый ребенок.

Он с улыбкой проковылял к широкому глиняному приступку перед входом в оби, взял стоящую на нем деревянную чашу с куском мела и протянул ее гостю. Эзеулу вынул из чаши мел и начертил на полу пять линий: три вертикальные, одну горизонтальную поверх них, а одну — под ними. После этого он натер мелом большой палец на ноге и нарисовал белый кружок вокруг левого глаза.

Дома была только младшая из двух жен Акуэбуе, и она вскоре явилась в оби поздороваться с Эзеулу и сказать, что старшая жена вышла проверить, не созрели ли плоды на ее пальмах. Обиэлуе вернулся с орехом кола. Он взял у отца деревянную миску, подул в нее — на случай, если она запылилась, — и поднес миску с орехом Эзеулу.

— Спасибо, — сказал тот. — Передай теперь это отцу, пусть разломит орех.

— Нет, — возразил Акуэбуе. — Прошу тебя, разломи орех ты.

— Не могу принять эту честь. У нас нет обычая обгонять хозяина, чтобы первым войти в его дом.