— Ты все видишь в кривом зеркале, Фэй, — вздохнул он. — Я хочу тебя. Боже мой, неужели ты не понимаешь, что без тебя я не могу жить? Ты нужна мне всегда, в любую минуту, каждый день. Я так ревновал тебя к Сильверу, что потерял покой и сон. Мне кусок не идет в горло. Голова не работает.

— Ревность — не любовь! — взорвалась Фэй. — Это лишь собственническое чувство, и оно отвратительно. Ты не имеешь права претендовать ни на что, раз не способен броситься ко мне, опережая всех, и заявить: я — твой, а ты — моя!

Джеральд тяжело вздохнул.

— Ты не понимаешь, Фэй…

— Как могу я понять тебя, если ты не хочешь сказать, что мешает нашему счастью?

Фэй видела, как напряжены его нервы. Она лежала, не шевелясь; плакать уже перестала, но лицо оставалось мокрым от слез. Она молилась, чтобы Джеральд наконец открыл ей душу. Узнав правду о его жене, Фэй поняла причины упорного нежелания Джеральда брать на себя обязательства перед женщиной. Впрочем, может, она и заблуждается. Нельзя исключать, что он не желает строить с ней свою жизнь в силу каких-то неведомых обстоятельств. Он держит под замком столько секретов, что их совместное будущее выглядит все более сомнительным.

Фэй посмотрела на него умоляюще.

— Скажи мне, что с тобой происходит?

Однако он молчал, все еще не решаясь заговорить. Фэй чувствовала: у него в душе происходит борьба, идет спор чувств, восставших против страха.

— Я даже не знаю, с чего начать, — едва слышно сказал Джеральд. Он протянул руку за бумажной салфеткой и промокнул мокрое лицо Фэй, словно маленькому ребенку. — Дорогая, я не могу видеть, как ты плачешь. Что бы ты ни думала, весь мой мир — в тебе. Ни разу в жизни у меня не было желания сделать тебе больно, но я боюсь причинить боль себе самому.

— Я никогда не заставлю тебя страдать, — шепнула Фэй.

— Я знаю, что такое желание тебе чуждо, и разумная часть моего существа понимает, что у тебя и повода для этого нет. Но всякий раз, когда я размышляю о том, чтобы придать прочность нашим отношениям, на меня нападает страх. Я боюсь… — Джеральд умолк. — Послушай, мои объяснения потребуют слишком много времени, а нам надо вставать и собираться.

Он сделал движение, пытаясь подняться на ноги, но Фэй протянула руку и схватила его за запястье.

— Не останавливайся, Джеральд! Если ты не заговоришь сейчас, то, вероятно, разговор так никогда и не состоится. А в этом все дело. Ты никогда не говорил со мной ни о чем серьезном, молчал о том, что творится у тебя в душе и скрыто от окружающих.

— Но это просто смешно! Конечно же, я говорил с тобой серьезно.

— Нет, Джеральд. Порой мне кажется, будто мы с тобой совершенно посторонние люди, и я, в сущности, не знаю, кто ты такой. Интересно, ты сам можешь ответить на этот вопрос? Твои поступки свидетельствуют о противоречиях в сознании. Ты совершенно сбиваешь меня с толку. Я думаю, ты сам растерян не меньше меня.

— Растерян, сбит с толку, как последний идиот, — признался он, закрывая глаза. — Я столько лет потратил на то, чтобы скрывать истину, притворяться. Фэй, я не знаю, как остановиться.

— Это не так трудно, как тебе кажется. Надо просто начать с чего-то конкретного. Расскажи мне о Джулии.

Он поднял глаза и устремил на Фэй острый взгляд.

— Ты всегда знала, что все дело в моей жене, не так ли? Все время ты пыталась заставить меня говорить о ней, задавала бесконечные вопросы. Это были лишь твои подозрения или ты слышала слухи, сплетни?

Фэй покачала головой, глядя на Джеральда с сожалением. Даже сейчас его беспокоило, что люди узнают о его секретах. Столько лет уже прошло после смерти Джулии, столько воды утекло…

— Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь даже заикнулся о ней. Но ты так упорно обходил эту тему, что у меня, естественно, разгорелось любопытство. Я поняла: ты что-то скрываешь. Оставалось узнать — что?

Джеральд перевернулся на спину и смотрел в потолок.

— Мне не хватало сил рассказать тебе правду, Фэй. Ты права: все дело в Джулии. Она научила меня не доверять ни собственному разуму, ни чувствам. Моя жизнь превратилась в ад, и в результате я поклялся себе никогда больше не попадаться в сети женщины. Язык не поворачивается поведать о чувствах человека, попавшего в западню и мечтающего вырваться на волю. Я до того жаждал свободы, что впоследствии не мог заставить себя жениться снова или даже просто жить одним домом с женщиной, как бы ее ни любил.

Сердце Фэй дрогнуло, и она закрыла глаза.

Джеральд все еще лежал, глядя в потолок. Ее он как бы не замечал, мрачным голосом продолжая говорить:

— Сначала, когда мы познакомились, я сходил с ума по Джулии. Она была прекрасна: хрупкая, но очень красивая и женственная. Джулия отличалась неразговорчивостью, стеснительностью, была легкоранима, и я относился к ней с глубокой жалостью, ибо ее отец прославился на всю округу как запойный пьяница.

Фэй пришла в ужас. Рози не упоминала о своем предке. Может быть, не знала о судьбе деда?

Он продолжал уже безразличным тоном:

— За пьянство его выгнали с работы еще до моего знакомства с Джулией, и ее семья по-настоящему бедствовала. Денег не было, и только богу известно, как он доставал себе выпивку. Во всяком случае, он неизменно был пьян, когда я его видел. Джулия, должно быть, испытывала адские муки, как и ее мать. В городе каждый знал о ее отце, но мне она не говорила о нем никогда. Я же тщательно избегал малейшего упоминания о несчастном. Впрочем, он умер от цирроза печени месяца через два после моего знакомства с Джулией. Так что, в сущности, я его почти не знал. Мы поженились примерно полгода спустя.

— Вы были счастливы?

— Сначала да. Мои родители на свадьбу преподнесли нам чек на круглую сумму для приобретения дома, и первые два года мы чувствовали себя на седьмом небе. Но потом Джулия забеременела и стала совсем другой. Будущее материнство превратило ее в калеку. Я не узнавал свою молодую жену. К нам переехала мать Джулии, чтобы ухаживать за ней.

— Наверное, появление тещи в вашем доме облегчило ситуацию.

Джеральд иронически улыбнулся.

— Представь себе, жить стало гораздо легче. Сама Джулия все равно не годилась на роль хозяйки дома, хотя тогда я не обращал на это внимания. Мы были очень молоды, и нам просто хотелось беззаботно пожить. Сначала мне было безразлично, что все в доме делается спустя рукава, но как только Джулия забеременела, она вообще забросила хозяйство. В доме стоял ералаш, готовить она перестала. Мне все это начинало надоедать, но что я мог сделать?

Джулия чувствовала себя неважно: мучили головные боли, поутру она иногда не могла подняться. Беременность проходила очень тяжело. Все, что могло осложниться, действительно осложнилось — утренние приступы, бессонница, рвота. Я уже не знал, куда деваться, когда теща предложила переехать к нам. Это меня спасло. Мать приняла на себя заботы о Джулии, обстановка в доме и моя жизнь несравненно улучшились.