— У Джулии были братья или сестры?

— Нет, она была единственным ребенком. У ее матери три или четыре раза происходили выкидыши. Моя теща, худенькая, небольшого роста бледная женщина, не отличалась многословием. Она никогда не делилась со мной своими мыслями, но впоследствии я понял, что мать не находила себе покоя из-за дочери с первой минуты нашей супружеской жизни, хотя не объясняла, почему.

Фэй спросила с недоумением:

— О чем же беспокоилась теща? Не опасалась ли, что у Джулии возникнут такие же проблемы с деторождением, как у нее самой?

— Нет, дело не в этом. Теща наблюдала за дочерью, словно ястреб за куропаткой, и я подумал, что мать слишком уж властолюбива. Мне, правда, казалось, будто она действует на дочь успокаивающе, и только, когда та ждала Рози, у меня появились подозрения насчет этого влияния. Но и тогда истина не замаячила еще передо мною: я был слеп и глуп.

— Понять другого человека всегда трудно, особенно, если он что-то скрывает, а ты не видишь, что происходит на самом деле, — осторожно заметила Фэй.

Джеральд искоса взглянул на нее.

— Я должен был попытаться гораздо раньше объясниться с тобой. Я собирался, но все время откладывал.

— Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, как говаривал мой отец! — с улыбкой сказала Фэй, на что Джеральд ответил кислой гримасой.

— Он был прав, абсолютно прав. Я должен был заставить себя объяснить тебе все. Но я еще не оправился тогда полностью от многих лет жизни во лжи, Фэй. Во мне еще не созрела готовность поделиться с кем-либо правдой. Это — самое худшее из наследства Джулии. Она научила меня лгать любому в глаза.

Она обманывала меня с первых дней нашей совместной жизни. Я пришел к пониманию этого, но позже: Джулия стала выпивать тайком. Думаю, после рождения Роберта. Я так и не узнал, когда это все началось.

Ее мать, разумеется, была в курсе. Она прикрывала Джулию, помогала скрывать правду. Поначалу я гневно упрекал тещу за это, но она слепо любила дочь. Несчастная женщина пыталась добиться лишь одного — остановить скатывание дочери по наклонной плоскости, но ей это было не под силу. И она все время жила под страхом того, что в один прекрасный день мне станет известна истина, и я разведусь, а для Джулии разрыв будет означать катастрофу, от которой невозможно оправиться.

— Бедная женщина, — буркнула Фэй, думая о собственном сыне. — Просто не знаю, что бы я делала на ее месте. Случись такое с Джоном… Не знаю. Легко сказать: поступай, дескать, так или этак. Но если ты не побывала в подобной ситуации, то не сообразишь, что предпринять.

— Да, правильно. Но все-таки она должна была сказать мне правду. Знай я обо всем раньше, можно было бы помочь Джулии. Но я в те времена не имел никакого представления об алкоголизме.

Понимаешь, ведь это болезнь; если она проникает тебе в кровь, изгнать ее уже очень трудно. Знай я до женитьбы больше об этой пагубной страсти, Джулия могла бы получить от меня помощь. Однако тогда я не представлял себе, какой страшный враг передо мной.

Впервые обнаружив тайный порок жены, я устроил жуткий скандал. Надо же было оказаться таким болваном, чтобы считать достаточным окрик «Прекрати!» и ожидать, что больная повинуется. Конечно, она стала осторожнее, пряталась от меня, пила в то время, когда я был на работе. Но разве можно было удержать такой секрет? Вскоре я установил, что жена по-прежнему пьет. И тогда повез ее к врачу и понял весь ужас нашего положения.

— Рози уже родилась к тому времени?

Он подтвердил кивком головы.

— Но дети еще были совсем маленькие, Роберт собирался в первый класс, а Рози училась ходить. Теща ухаживала за ними. Пока она жила у нас, мне не надо было беспокоиться о детях.

— Господи, почему же она не рассказала тебе?

Джеральд тяжело вздохнул.

— Да потому, что была неумной женщиной. Джулия составляла весь ее мир. Теща продолжала покрывать дочь, принося ей тем самым вред. Я не мог переубедить ее, что она поступает неправильно. Наш семейный врач положил Джулию в клинику, через несколько месяцев та вернулась домой с явными признаками выздоровления. Я поверил, что жена излечилась. Может быть, она сама поверила. Однако не прошло и года, как тайное пьянство возобновилось.

— Но почему, Джеральд? Что заставляло ее пить? — Фэй заметила, как потемнели его глаза, но остановиться не могла. — Должно же было существовать что-то, что заставляло Джулию прибегать к виски? Что-то было не так, верно ведь?

— Уж не думаешь ли ты, что я ее бил? — грубо ответил Джеральд. — Ты меня, очевидно, подозреваешь в чем-то?

Его реплика удивила Фэй.

— Джеральд, разумеется, я ни в чем подобном тебя не подозреваю! Ты не относишься к тем, кто занимается рукоприкладством.

М-да, а собственно к какому типу людей принадлежит этот человек, который нагромоздил столько секретов? Ведь она знакома с ним почти всю жизнь. Впрочем, скрывал он все не только от нее — от всего города. Джеральд жил двойной жизнью: фасад — одно, за фасадом — иное. За непреодолимой стеной, которую он тщательно выстроил, прятался угрюмый, озлобленный человек.

— Правда, в последние годы совместной жизни меня так и подмывало пустить в ход кулаки, — признался он мрачно. — Но я никогда не позволял себе этого. Ни разу пальцем ее не тронул.

Фэй вглядывалась в его потемневшее лицо. Ведь есть и другие способы причинить боль: для этого не обязательна кулачная расправа. Сумел же Джеральд заставить страдать ее, Фэй. Можно вдребезги разбить человеческое сердце лишь взглядом или словом.

Надеясь все же докопаться до истины, она продолжила разговор:

— Джеральд, должна была быть причина, толкавшая Джулию к пьянству. На чем-то же она должна была свихнуться.

— Эта женщина не знала счастья, — пробормотал Джеральд, — но почему — только богу известно. Может, она никогда не любила меня. Ни единого раза Джулия не говорила мне, что она несчастна, а когда в моем сознании забрезжило понимание ее трагедии, я и сам уже утратил радость жизни.

— Неужели ты ни разу не спросил у нее, в чем дело? — недоверчиво воскликнула Фэй.

— Разумеется, спрашивал! Но ни разу не услышал разумного ответа. В конце концов понял, что все бесполезно. К тому времени я уже не любил ее. Больше того, Джулия приводила меня в бешенство, вызывала отвращение. Если бы ты увидела ее хоть раз в пьяном виде, то поняла мои чувства.

Джеральд содрогнулся, лицо его стало бледнее мела.

— Я все еще надеялся на излечение, но постепенно пришел к выводу, что она не желает лечиться. В пьянстве Джулия видела способ отгородиться от жизни, которую она считала невыносимой.

Спокойным, ровным голосом Фэй произнесла:

— Быть может, тебе следовало развестись с нею? — Она заколебалась, боясь больно задеть чувства собеседника, но надо же было выговориться до конца. — А, может быть, в тебе, Джеральд, была причина всех бед? Разве нельзя допустить, что ты сделал Джулию несчастной?