В лагерях беженцев Сабра и Шатила ливанские боевики-христиане на глазах у израильских военных убили сотни гражданских палестинцев

Одновременно от активной антиеврейской позиции отказался король Иордании Хусейн. Это фактически выбивало из рук врагов Израиля опаснейшее оружие – ведь с иорданских позиций близ Иерусалима обстреливалась вся территория Израиля вплоть до Средиземного моря, и во время войны дальнобойные пушки арабов-иорданцев стреляли по столице Израиля Тель-Авиву.

Подводя итоги этим конспективным историческим экскурсам, можно очертить арабскую трагедию второй половины XX века.

Эта трагедия заключается совсем не в болезненных ударах Израиля, не в американских или советских кознях и не в экономическом упадке региона, хотя все это имело место и служило катализатором событий. Относительно экономики, то, за исключением Леванта и Сирии, а также западного проатлантического Магриба, все арабские страны в большей или меньшей степени разрабатывали новые открытые месторождения нефти и имели от этого огромную выгоду. Прибыли от нефтяного дождя позволяли продержаться на плаву консервативным режимам, которые при других условиях не выдержали бы темпов XX века.

Арабская трагедия заключается в неудачных попытках энергично и быстро прорваться с глухих околиц цивилизации к достойным позициям в мире.

В арабских странах, которые получили государственную независимость после Второй мировой войны, стремление вырваться из средневековья и модернизировать политическую, экономическую и культурную жизнь сдерживается в первую очередь собственными традиционалистскими силами, крепко привязанными к древней религиозной культуре и глубоко укоренившимися в массовых обычаях повседневной жизни. Кое-где, однако, эти традиционалистские силы способны встать на достаточно эффективный путь осторожной модернизации и консервативного реформаторства. В целом модернистские тенденции образуют амальгаму с примитивными формами и порождают или сильные жизнеспособные конструкции, или удивительных и ужасных социальных монстров. Опаснее всего в истории – это сочетание замшелой моральной дикости с новейшими техническими достижениями и высокими социальными технологиями. Такие пропасти в бездну современно организованного «пространства смерти» мы видим и в европейской, и в исламской, в частности арабской, культурной истории XX века.

История арабского национализма (или же арабских национализмов) демонстрирует кое-где его непосредственную связь с фашизмом, и возникает искушение «вывести» современное арабское радикальное движение из нацистско-фашистских корней. И все же, несмотря на взаимные симпатии арабских националистов и немецких нацистов, было бы большой ошибкой отождествлять эти общественные феномены. Арабский национализм, как ранее национализм индийских или иранских радикалов, в первую очередь ориентирован против старых колониальных государств; он продолжает традиции младотурков и других национальных движений эпохи Первой мировой войны, которые полагались на Германию как врага Англии и Франции. Такой же мерой его наследники во второй половине XX века ориентировались на СССР как врага Запада.

Интифада в Палестине – восстание подростков и молодежи, вооруженных камнями. 1987

Более того, модернистский арабский национализм имеет противоположные по сравнению с нацизмом социальные ориентации. Если нацизм, итальянский фашизм, испанский радикальный консерватизм Франко, центрально– и восточноевропейские союзники государств Оси глубоко консервативны и ориентированы не на модернизацию, а на сохранение существующего строя через «возрождение глубинных праоснов» национального существования, то антиклерикальный авторитаризм турецкого националиста Кемаля Ататюрка, не так выразительно и не всегда – авторитарные режимы арабских националистов XX ст. пытаются использовать государственное насилие для решительной европеизации, по крайней мере, определенных секторов жизни своих обществ, какой бы антизападнической и исламистской идеологией это ни прикрывалось.

Стивен Дедал у ирландца Джойса говорит: «История – это кошмар, от которого я стремлюсь проснуться». Попытки прорваться сквозь историю иногда приносят результат, как это делает хирургическая операция; но не забудем, что это – операция, которую больной делает над самим собой. В арабской истории успешнее оказался опыт консервативного реформизма, примером чего может быть деятельность марокканского короля Хассана II. В целом на некоторую культурную модернизацию пошли даже традиционалистские режимы Аравийского полуострова, которым наиболее повезло в нефтедобыче, особенно Катар. Радикальная модернизация требует авторитарной власти, а она легко теряет цели и ориентиры и превращается в извечно знакомый зульм. Копирование западных либерально-демократических технологий на Востоке опасно, потому что организм молодой демократии податлив к коррупции и разложению. В конечном итоге все часто кончается социальным коллапсом, и уставшее общество, не найдя решения жгучих проблем, проваливается во фрустрацию и бездонный фундаментализм.

Война «Судного дня». Министр обороны Израиля Мошен Даян (с повязкой на глазу) и генерал Шарон (с забинтованной головой) приветствуют победителей. 1973

Трагедия арабского модернизма заключалась в том, что он не нашел других путей мобилизации наций и утверждения солидарного общества, кроме идеологически мотивированной войны. Война с еврейским государством была, казалось бы, самым простым средством повысить национальную активность молодых государственных образований. На поверку оказалось, что успешную войну вести они не могут, а вообще идеологическая антиеврейская война является иллюзорным способом утверждать иллюзорную идеологию. Не существует таких общеарабских интересов и ценностей, которым бы служила победа над Израилем. Практика войны это немедленно обнаружила. Утверждение арабской культуры возможно или как «возрождение арабскости», на деле – реставрация старинного культурного окружения ислама, и тогда это дело не модернистов, а средневековых исламистов-традиционалистов; или как новейшая и полностью современная реализация арабских традиций, более близкая к «ренессансному» смыслу слова «возрождение» и способная вобрать опыт Запада; и тогда нужен расцвет модерных культур в пространстве наций-государств, а не апелляция к корням арабского сообщества. В результате амбициозных попыток прорваться к историческому величию через возрождение утопического арабского сверхгосударства были разрушены те связи с европейским миром, которые воодушевляли культурный подъем арабских народов, – как через Левант, так и через Алжир.