— Они ни черта не помнят! Контейнер исчез! Полный «глушаков»! Плюс комплект генераторов боли «пламя»…

— Сколько всего?

— Двадцать штук «глушаков» и пять «болевиков».

— Н-да, брат, это хреново. Ты сам охрану допрашивал или кто-то из замов?

— Миронов. Я же говорю, ничего не помнят!

— Значит, кто-то их обработал. Где ты их держишь?

— В Солнцевском армейском СИЗО.

— Поехали поговорим.

— Зачем? — вытаращил глаза Баканов. — Ты думаешь, мы не применили «третью меру»? Глухо. Теряют сознание и молчат.

— Поехали, попытка не пытка, авось заговорят.

Через полтора часа оба генерала, одетые в штатское, въехали на территорию следственного изолятора на окраине Солнцева, законспирированного под воинскую часть. Правда, все местные жители отлично знали, что за «часть» здесь расположена, и называли ее «тюрьмой ГПУ».

В камеру, где сидел проштрафившийся майор охраны секретного склада ФСБ, генералы спустились в сопровождении офицера охраны изолятора и первухинского адъютанта, игравшего роль телохранителя. Майор лежал на койке в форме. Когда в камеру вошли двое незнакомых в штатском, он зашевелился и сел. Бледный до зелени, с мешками под глазами, майор двигался с трудом.

— Сидите, — сказал Первухин, присаживаясь на единственный привинченный к полу деревянный табурет. Баканов остался стоять. — Повторите, что вы помните.

— Ничего, — глухо ответил майор. У него задергался мускул под глазом, задрожали руки и губы. Но все же он справился с собой. — Пытайте не пытайте, мне сказать нечего.

— Хорошо, поступим иначе. Подойдите, станьте ко мне спиной. Не бойтесь, я бить не буду. — Первухин усмехнулся.

Офицер-охранник с усилием встал с койки, подошел, пошатываясь, повернулся и замер. Первухин достал из кармана пиджака пистолет, направил в затылок арестованному — Баканов округлил таза, открыл рот, собираясь крикнуть: ты что?! — и нажал на спуск. Выстрела не последовало. Вернее, выстрел произошел, но в руке генерала был не обычный пистолет, а «глушак», Баканов сообразил это мгновением позже.

Майор вздрогнул, обмяк и едва не упал, пришлось поддержать его под руки и усадить на койку, так что его широко раскрытые глаза невидяще уставились в зарешеченное окно.

— Имя, фамилия? — четко спросил Первухин.

— Сергей Буркин.

— Звание?

— Майор.

— Подразделение?

— Спецподразделение «Щит» по охране секретных объектов.

— Что случилось шестого июня перед вашим дежурством на объекте «Склад ј 3»?

— Ко мне домой зашли двое федералов…

— Точнее.

— Двое федеральных агентов, показали удостоверения.

— Вы их запомнили?

— Так точно. Полковник Семашко и капитан Балуев. Один приземистый, седой, крепкий, с усами, второй высокий, плечистый, русоволосый.

— Узнать сможете?

— Смогу.

— Что они вам предложили?

— Ничего не предлагали, сунули в лицо пистолет и…

— Дальше.

— Все. Они исчезли. Я посчитал, что это галлюцинация. Пошел на дежурство. Потом меня взяли ваши люди на шоссе.

— Что вы там делали?

— Не знаю.

— Куда девался контейнер спецхранения?

— Не знаю.

— Но вы помните, что вы его забрали со склада?

— Не помню.

— Ложитесь и спите.

Майор послушно закрыл глаза и завалился на койку. Лицо его еще больше позеленело.

— Вызови врача, — сказал Первухин, пряча «глушак».

— Но он же…

— Он больше ничего не скажет. Прапорщики тоже. Все они были зомбированы с помощью «удавов».

Генералы вышли из камеры, направились по коридору к выходу из изолятора.

— Откуда у тебя «глушак»?

— От верблюда, — ответил Первухин.

— Понятно. Мне бы найти такого верблюда… А нельзя было заставить его вспомнить, кто все же приходил, что приказал сделать и куда они отволокли контейнер? Выстрелить в него еще раз…

— Выстрелить — значит превратить в идиота. Ему и так досталось, а мужик, в общем-то, ни в чем не виноват. Память его сейчас блокирована командой запрета, внушенной с помощью «глушака» теми, кто к нему приходил. Пробить этот блок другим «глушаком» невозможно, нужны другие средства. А Семашко и Балуев — фамилии подставные, наверняка в штате таких нет. Хотя… фамилия Балуев кое-кого мне напоминает.

— Кого?

— Одного бывшего ганфайтера, работал такой года два назад у нас, еще при прежнем директоре.

— Ну и что мне делать?

Генералы вышли из прохладного помещения в жаркий июньский день, сели в джип, на котором приехали, адъютант Первухина завел мотор и вывел машину с территории СИЗО.

— Ничего не говори Бондарю, — посоветовал наконец начальник Управления спецопераций. — Он не знает, что у нас хранились генераторы «удав» и «пламя». Следствие веди, но тихо. Потом подумаем, что делать дальше. Одно могу сказать, операция проведена по классу «элит», а значит, разработчик ее — кто-то из наших аппаратчиков, знающий о «глушаках». А таких знающих наберется всего три-четыре человека. Попробуем поработать с верхов.

— Спасибо, Федор Ильич. С меня магарыч…

— Я не пью, — без улыбки ответил Первухин.

Спустя полчаса после отъезда генералов ФСБ из Солнцевского СИЗО один из офицеров охраны изолятора, сопровождавший их до камеры с подследственным, зашел в гараж, достал сотовый телефон с кодовой приставкой и набрал нужный ему номер. Трубку снял начальник военной контрразведки полковник Холин. Выслушав донесение, сказал:

— Пленку доставить мне немедленно!

Еще через час ему привезли пленку с записью беседы начальников Управлений «Т» и «СО» с находящимся в изоляторе майором Буркиным. Прослушав запись дважды, Холин соединился с Рыковым и попросил аудиенции.

Встретились они на территории катрана, в сауне, где подслушивающих устройств не имела ни одна из заинтересованных сторон.

— Что случилось? — спросил Герман Довлатович, залезая в парьлку.

— Кто-то похитил из спецхрана партию «глушаков», — сказал