Но беды не случилось, а ровно наоборот – строители почему-то занимались весь световой день своим непосредственным делом – то есть перестраивали дом, аккуратно, качественно, без пьяных валанданий по ночам, без криков и дебоша, а садовые бригады делали ландшафтный дизайн.

Буквально через четыре месяца, аккурат к первому сентября, дом блистал улучшениями-обновлениями от крыши до малого черного крылечка, дорожки хрустели розовой мраморной крошкой, на участке зеленела трава, кусты были подстрижены – словом, все преобразилось.

Все ближайшие по двум улицам соседи, в том числе и Невские, ходили, смотрели, «совали носы», расспрашивали о чем-то строителей, любопытствовали, одним словом.

А на следующий день поселился в доме новый хозяин.

Неугомонный, активный Роберт Кириллович снарядился сам и жену уговорил на знакомство – нагладился, напричипурился. Вера Михайловна от мужа не отставала: обрядилась в торжественное платье и украшения надела. Клавдия испекла свой фирменный пирог с тыквой, каперсами и зеленью, вкусноты необыкновенной, и старшие Невские, чинно и со значением, пошли знакомиться и представляться новому соседу.

И пропали.

Час нету, два, три, уж ко сну дело подходит, а их всё нет. Приходят – довольные, возбужденные, раскрасневшиеся.

– Наливочкой хозяин потчевал, – с удовольствием докладывал Роберт Кириллович, – собственного изготовления, хорошо угощал. – И поделился впечатлением: – Человек, у-у-ух…, человечище.

Человек «у-у-ух» оказался отставным генералом – на минуточку, внешней разведки! – Александром Ивановичем Знаменцевым – человечищем, вот точное определение дал дед.

С Робертом Кирилловичем они тут же стали лучшими друзьями на почве обоюдной любви к шахматному искусству, проникнувшись глубоким почтением и уважением друг к другу, да и в жизненном укладе, убеждениях и характерах было у них много общего.

Оба коренные москвичи, да еще и ровесники, одногодки – в детстве пережили войну, послевоенный голод и разруху, матери надрывались на работе, отцы – у кого репрессирован, у кого – погиб, и они сдружились глубоко, по-настоящему.

У генерала из родных только сын и его семья, которым он и оставил квартиру и дом в Подмосковье, а у Невских, считай, одни женщины, кроме деда. Сын Александра Ивановича в дипломатическом корпусе служит, внуки за границей живут, если раз в год кто навестит, то и ладно, то и радость, а так один и один, лишь домработница, да еще пара приходящих помощников.

Так что негласно взяли Невские генерала под семейный пригляд – соседи они же, считай, почти родственники.

Клавдия слушала Александра Ивановича, раскрыв рот, когда он, бывало, что-то принимался рассказывать из своей богатой событиями жизни, настолько ей было интересно с ним общаться и разговаривать – вот так слушала, слушала, и в один знаковый день ее внезапно осенило:

– Александр Иванович, вам надо обязательно, просто категорически обязательно написать и издать книгу своих воспоминаний!

И от избытка чувств, захваченная внезапной мощной идеей, аж ручки сложила замочком, к груди прижала, до слезы прямо ее проняло.

– Я не столь героичен, Клавонька, – посмеялся ее энтузиазму генерал.

– Вы героичны, поверьте мне, Александр Иванович, – настаивала Клава, – вы даже больше, чем героичны!

– Клавочка, – улыбался он, пытаясь отговорить девочку от эдакой заковыристой затеи. – Большинство эпизодов моей жизни находятся под грифом «совершенно секретно» и еще долгие годы будут под ним находиться.

– Да и наплевать! – горячилась Клавдия, убеждая его. – Уверена, что в вашей жизни захватывающих эпизодов и без этого грифа более чем предостаточно. Вот вы их и опишите. А еще интересных людей, с которыми приходилось общаться, встречи с ними! Это ж какой материал, какая история!

– Детка, я ж не писатель, – отнекивался Александр Иванович, все слабее сопротивляясь, давая трещину в обороне под горячим нажимом девушки.

– Я вам помогу! – заверила Клавдия.

– Иногда, Клавдия, – он посмотрел ей в глаза каким-то жестким взглядом, – правда бывает не нужна и даже весьма опасна, и уж точно не такой, чтобы тебе понравиться.

– Ничего, – приняла Клава и этот аргумент, – я понимаю, но такую правду мы и писать не станем. Зачем она нам?

И Александр Иванович согласился серьезно подумать над ее предложением и посоветоваться с товарищами, позволив себя почти уговорить. Наверное, потому что был полон сил, и ему было скучно, и куда-то надо было применить свой интеллект и нерастраченные силы, хоть он и работал еще немного – преподавал где-то там в засекреченных институтах и на курсах.

Несколько дней Знаменцев созванивался с товарищами и совещался по поводу поступившей, можно сказать, снизу инициативы и таки решился на авантюру, предложенную Клавдией.

Правда, при соблюдении нескольких обязательных условий, как то: первое – Клавдия берет на себя всю литературно-художественную часть работы, он только диктует ей воспоминания и предоставляет имеющиеся у него документы, второе – она обязательным порядком встречается с представителем Службы безопасности, он ее инструктирует, и девушка подписывает все необходимые документы о неразглашении и соблюдении тайны. Контора назначит человека, который станет на время их работы куратором от федеральной службы. Он будет обязан проверять их опус на предмет неразглашения закрытой информации, а также согласовывать встречи Клавдии с фигурантами, упомянутыми в литературном произведении, и непосредственную работу с документами и архивом.

Но это не условие, а скорее обязательный порядок работы подобного рода с человеком такого уровня и такой биографией, и с самого начала подразумевалось, что без тщательной проверки компетентными органами и без визирования рукописи книга в свет не выйдет.

А вот третий пункт условий вызвал между Клавдией и генералом затянувшийся спор:

– Поскольку ты пишешь эту книгу, а я лишь радостно предаюсь воспоминаниям, то гонорар за нее получишь ты, Клавдия.

И понеслось. Она ему: «С чего бы это я получу, и так не положено, поскольку работаю за зарплату», а он ей: «Я так решил, или никакой книги не будет».

Как не будет? Клавдия-то уже настроилась и завелась! Будет, еще как будет!

В общем Александр Иванович, не напрягаясь, в легкую сделал Клавдию на счет раз – профессионал.

Клавдия, до этого момента работавшая ответственным редактором, пришла с идеей мемуаров к своему непосредственному начальству, в сопровождении того самого куратора – кстати, умнейшего человека и весьма интересного мужчины лет сорока, настоявшего на том, чтобы она называла его Василием.

Их с Василием выслушали и тут же отправили к еще более высокому начальству, на уровне которого и было принято решение – мемуарам быть! А Клавдию перевели на должность «записчика», пожелали творческих успехов и придали ускорения, пообещав возможную премию, если все удачно получится с ее идеей.