многие другие теоретики, а его ложная точка зрения сходна со многими подобными. Например, Хендрик де Ман (Hendrik de Man) особенно упорно настаивает, что исторический материализм – это экономическая психология.

«Как мы знаем, Маркс никогда не формулировал свою теорию человеческой мотивации. Фактически он никогда не объяснял, что означает понятие «класс». Его кончина прервала его последнюю работу, в которой он обратился к этой теме. Но основные концепции, из которых он исходит, не вызывают сомнения. Даже оставшееся невыраженным предположение, лежащее в основе его работы, появляется как в его научной, так и политической деятельности. Каждый экономический тезис и каждое политическое суждение Маркса опирается на положение, что волевые мотивы человека, которые ведут к социальному прогрессу, продиктованы прежде всего экономическими интересами. Сегодняшняя социальная психология могла бы выразить те же мысли как стремление к приобретению, внимание на социальное поведение человека. Если сам Маркс считал подобные формулировки излишними, так это потому, что ему представлялось само собой разумеющимся и что это нашло отражение в современной политической экономии»[91].

Теперь это «невыраженное предположение» может оказаться само собой разумеющимся для современных (т. е. буржуазных) экономистов; но оно не отражало точку зрения самого Маркса, который не разделял взгляды современных теоретиков по многим вопросам.

Хотя и в менее выраженной форме, Бернштейн недалек от психологической интерпретации исторического материализма, пытаясь защитить его честь: «Экономическая интерпретация истории не обязательно означает, что следует признавать только экономические силы и мотивы, но лишь что экономика является краеугольным камнем великих движений истории»[92].

За этой неясной формулировкой стоит представление, что марксизм – это экономическая психология, очищенная и улучшенная Бернштейном в идеалистическом смысле.

Идея, что «стремление к приобретению» является базовым или единственным мотивом человеческого поведения, – порождение буржуазного либерализма, психологический аргумент против возможности реализации социализма[93]. Вопреки мелкобуржуазным интерпретаторам Маркса исторический материализм не является экономической психологией, ссылок на психологию в нем немного и могут быть перечислены кратко: люди творят историю; потребности (голод и любовь) мотивируют поступки и чувства людей[94], эти потребности усиливаются в ходе исторического развития, тем самым стимулируя увеличение экономической активности[95].

В историческом материализме с психологией экономический фактор связан только в той степени, в какой человеческие потребности – прежде всего потребность самосохранения – удовлетворяются главным образом посредством производства товаров; короче говоря, потребности являются рычагом, стимулирующим производство. Маркс и Энгельс считали, что стремление к самосохранению приобрело несомненное главенство над всеми другими потребностями, но они не вникали в детали относительно качества этих стремлений и потребностей[96]. Однако они никогда не утверждали, что «стремление к приобретению», страсть приобретать как цель сама по себе были единственной и существенной потребностью. Провозгласить ее универсальным человеческим стремлением значило бы наивно абсолютизировать психическое качество, которое приобрело необычайную силу в капиталистическом обществе.

Ни Маркс, ни Энгельс не считали буржуазные капиталистические черты универсальными для человечества. Они хорошо понимали место психологии в рамках социологии, но они не были и не хотели быть психологами. Более того, в их распоряжении не было никакой научной материалистической психологии, кроме упоминаний во французской литературе Просвещения (особенно у Гельвеция). Психоанализ первым обратил психологию в науку и показал, что «стремление к приобретению», хотя и важное, не играет доминирующую роль в психическом арсенале человека по сравнению с другими (генитальными, садистическими, нарциссическими) потребностями. Действительно, психоанализ показал, что «стремление к приобретению» не является глубочайшей необходимостью приобретать или владеть вещами; скорее это выражение нарциссической потребности, самоутверждение, желания завоевать признание и у других. В обществе, которое наиболее высоко ставит богатого человека и восхищается им, нарциссические потребности неизбежно приводят к чрезмерной интенсификации желания обладать. В то же время исполнение обязательств перед обществом, а не собственность составляют базу общественного уважения; в этом случае нарциссические импульсы найдут выражение в «стремлении» внести свой вклад в общественные потребности. Поскольку нарциссические потребности принадлежат к самым основным и могущественным психическим устремлениям, весьма важно признать, что их цели (следовательно, конкретное содержание) зависят от специфической структуры общества. Определяющая роль «стремления к приобретению», таким образом, является следствием особенно высокой оценки собственности в буржуазном обществе.

Когда материалистический взгляд на историю учитывает экономические причины ее развития – помимо значения, которое мы только что объяснили, – экономика предстает не субъективным психологическим мотивом, но объективным способом влияния на активность человека в жизни[97]. Вся деятельность человека, удовлетворение всех его потребностей зависят от естественных природных и экономических условий; и именно эти условия определяют, как человек проживет свою жизнь. Для Маркса сознание человека определяется его положением в обществе, его реальным, земным существованием, зависящим от производственных возможностей общества.

Производство идей, концепций и сознания прямо переплетается с материальной деятельностью человека; это выражение его реальной жизни. Его мысли и интеллектуальные идеи представляются прямым результатом его материальной деятельности. То же самое можно сказать о продуктах интеллектуального производства, которые находят выражение в политике, праве, морали, религии, метафизике и т. п. Люди являются производителями концепций и идей, но мы говорим о реальных, конкретных людях, на которых оказывает воздействие специфический образ развития производственных возможностей и соответствующий им способ взаимного общения. Сознание никогда не может быть ничем другим, как сознательным бытием, а бытие человека – это его конкретная жизнь[98].

Исторический материализм рассматривает историю как процесс активной и пассивной адаптации человека к окружающим его природным условиям. «Труд есть прежде всего процесс между человеком и природой, процесс, в котором человек опосредует, регулирует и контролирует свое взаимодействие с природой посредством своих действий. Человек и природа являются здесь двумя полюсами, взаимодействующими друг с другом, обусловливающими друг друга и изменяющими друг друга. Исторический процесс есть взаимосвязь собственной природы человека и природных условий вне человека. Хотя Маркс подчеркивал, что человек сильно изменил и себя и природу в ходе исторического процесса, он всегда делал упор на то, что все подобные изменения были возможны лишь в пределах существующих природных условий. Именно это отличает его точку зрения от некоторых идеалистических позиций, которые предоставляют человеческой воле неограниченную власть[99]. В «Немецкой идеологии» авторы пишут: «Предпосылки, с которых мы начинаем, не являются произвольными догмами. Это реальные положения, от которых можно абстрагироваться только в воображении. Они касаются реальных, живых индивидов, их действий и материальных условий жизни, которые они находят или создают. Таким образом, эти положения верифицируются чисто эмпирическим путем.

Первая предпосылка человеческой истории – это, разумеется, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый факт, который следует верифицировать, – это физическая организация этих индивидов и возникающая в результате связь между ними и природой. Здесь мы не