Николай Андреевич Зубков. Есть ли у него алиби, не знаю. Он уверял, что провел вечер дома. Похоже ли его поведение на поведение убийцы? Трудно сказать. Он не ведет себя никак. Прячется, словно улитка в раковину, за свою перегородку. Хотя нет — сегодня он пытался уговорить меня поменьше болтать перед милиционерами. Впрочем, не он один. Этого хотят все без исключения, так что повода для обвинений тут не наскребешь. Да, еще он уверял, что Вику наверняка убил поклонник. Ну и что? Иван Иванович тоже так считает, а его я оправдала. И все-таки Зубков подозрителен мне необычайно. Вот смейтесь, сколько угодно, но когда его пальцы ласково сжимали мой локоть, я вполне могла представить, что в другой руке он держит орудие, заготовленное для удара. Вечная холодность, прорываемая редкими вспышками, — нехорошее сочетание. Я не вижу весомого мотива для преступления, а, если б он был, ахать: «Нет, Николай Андреевич на это не способен!» — не стала бы. Особенно живо я вижу, как, ударив пресс-папье, он стирает отпечатки — детективы ведь читаю не только я — и кладет камень не на пол, а туда, куда полегче, поудобнее — прямо на тело несчастной Вики. О господи!

Я застыла. Убийца наверняка вытер пресс-папье. Оно было чистым. Потом пришла я, взяла его в руки и переложила. Единственные отпечатки пальцев на нем теперь — мои. Господи, какая же я дура! Сказала ли я о том, что трогала камень, той длиннолицей женщине? Не помню. Скорее всего, нет. Я нашла тело. Я держала орудие преступления. Я задумала еще одно преступление — вернее, не еще одно, а первое. Все я. Юрий Владимирович прав. Только что я могу поделать? Я ведь не виновата. А правда не может навредить тому, кто не виноват. Невиновному вредит ложь. Или нет? Я не знаю. Не знаю и не хочу знать. Не хочу, чтобы посторонние соображения сбили меня с честного пути. Я решилась, а там будь, что будет. Не смей больше думать о себе и себя жалеть, у тебя есть дела поважнее! Кто там следующий в списке?

Андрей Глуховских, моя незаживающая рана, моя наивная ошибка. Предавший семью, предавший друга, предавший меня. Но Сережку он не убивал и в прошлую пятницу был со мною искренен, предлагая помощь, и откровенно рассказал все, что знал. А сейчас он не в себе, задерганный и молчаливый. Он не поддержал Ритину угрозу в отношении меня. Почему? Проснулась совесть? Или понял, что его шикарная штучка — преступница, и теперь он не знает, как поступить? Вчера вечером он якобы был дома, однако я в это не верю. Следил за Ритой? Видел что-то, ее компрометирующее? Бил ради нее Вику камнем по голове? Не знаю.

Анна Геннадьевна Горбунова. Утверждает, будто меня сглазили, и советует позвонить ворожее. Кстати, надо в выходные так и поступить. Из интереса — больно уж все это странно. Еще Анна Геннадьевна советует мне держать язык за зубами и ничего не предпринимать. Боится за себя? Или за кого-то другого? За кого? Кто из нас ей достаточно дорог? Да никто. По большому счету, ей на нас плевать. Вчера вечером была в Гостином. Сомнительное алиби, типа моего. Смерть Вики совершенно выбила ее из колеи. Ей действительно было худо. А для убийцы находка трупа неожиданностью стать не должна. Или я совершила эту находку гораздо раньше, чем предполагалось, и неожиданность заключалась в этом? Не знаю.

Юрий Владимирович Германн. Ну, какой же он преступник? Он очень хороший. Если б он не был женат, я б в него даже влюбиться могла. Однако стоит ли всерьез считаться с мнением такой идиотки, как я? Считаться следует с логикой. А логика говорит… По крайней мере, мотива, слава богу, я не вижу. Только Германн не относится к тем, кого видно насквозь. Он гораздо сложнее меня, и я могу совершенно не догадываться о его внутренних побуждениях. Что, например, побудило его дважды — нет, трижды! — проводить меня до дому? Хорошая погода? Искренняя симпатия? Или, быть может, желание что-то выведать? По нему не поймешь, он ведь умный. Если хотел что-то выведать, так сегодня ему это вполне удалось. У меня действительно язык без костей, и хранить тайны я не больно-то умею. Он спросил, я ответила. И Германн тоже, как все, уговаривал меня молчать! И смотрел так, словно рад бы придушить, да брезгует. И алиби у него нет. И не надо! Во всех детективах основное — мотив. Нет мотива, нет, и не собираюсь я его выдумывать! Кто хочет, пусть выдумывает, но не я. Пусть я его разочаровала, пусть он терпеть меня не может, он все равно похож на моего папу, а не на убийцу!

Даниил Абрамович Дольский. Влюблен в Риту. Влюблен достаточно сильно, чтобы, презрев порядочность, обратиться ко мне с угрозами. Кстати, что он имел в виду? Бледную поганку или нечто иное? Или, что называется, брал меня на пушку, готовый поддержать свой кумир в любых измышлениях и наговорах? А, возможно, его беспокойство было скорее о себе? Подслушал нас с Лилькой, обрадовался свежей идее и из ревности отравил несчастного Сережку. Но у Риты и раньше были любовники, так почему не их? Очень просто. Раньше она их скрывала, зато роман с Угловым носил почти демонстративный характер. Дольский терпел-терпел и не устоял перед искушением безнаказанно устранить соперника. А теперь я угрожаю сделать тайное явным. Разумеется, он пытается меня остановить. Впрочем, я забыла про алиби на время второго преступления. Даниил Абрамович был в гостях на глазах у десяти, как он выразился, жидов. Никогда бы не подумала, что у него комплексы на национальной почве. То, что он еврей, я, разумеется, знала — учитывая его имя и внешность, не знать было трудно, — однако никаких особых эмоций это у меня не вызывало. Вот Германн, например, из немцев, ну и что? Хотя я слышала, что у евреев необычайно развито чувство землячества. В смысле, что один стоит за другого горой. Интересно, способны ли они дать ложное алиби? Понятия не имею!

Владик Капица. Бывший любовник Риты. Ничего себе! Рита у нас — прямо-таки женщина-вамп. А, впрочем, Владимир Владимирович, наверное, прав. Мало кто из мужчин откажется от ни к чему не обязывающего романа с привлекательной особой, к тому же предоставляющей для свиданий отдельную квартиру. Итак, Середа, Капица, Углов, Глуховских — в такой вот последовательности. А между ними, возможно, кто-нибудь еще. Тот же Дольский или Зубков. Или Германн. Рита нуждается в смене впечатлений. В этом она похожа на бедного Сережку, только тому было проще. Он мог позволить себе ничего не скрывать. Владик Капица давно, хоть, оказывается, и не слишком верно, любит Галю. Удивительна ли его измена? Лишь на первый взгляд. Он слабый. Хороший, но слабый. А Рита сильная и умная. Она видела его насквозь и совершенно точно знала, как с наименьшими затратами добиться желаемого результата. Добилась. Вскоре они разбежались. Молчание о случившемся устраивало обоих. Как поступила бы Галя, узнав о неверности жениха? Я уверена, по большому счету она его не любит. Любила бы, обращалась бы с ним иначе. Однако не бросает. Он ей нравится, а его настойчивое предпочтение вызывает искреннюю благодарность. И вдруг выясняется, что никакого предпочтения нет, что параллельно он развлекается с другой. Унизительно и неприятно. А не пошел бы он, в таком случае? Не больно-то был нужен.

Капицу подобный поворот вряд ли бы устроил. Зато устроил бы Углова. Тот считал его недостойным единственной сестры. Предположим, Рита проговорилась Сережке не о секретах своего мужа, а о связи с Владиком. Сережка тут же отправился к неудачливому жениху и злорадно заявил: будешь у меня ходить по струнке, а то расскажу про твои шашни Галке, и она тебя бросит. Владику давно надоело под него прогибаться, поэтому он предпочел совершить преступление. Нет, не верю я в эту схему! Во-первых, из-за Капицы Рита не стала бы сильно переживать и валяться у Углова в ногах, а Андрей докладывал мне именно так. Впрочем, Сережка мог и прихвастнуть. Во-вторых, Владик — человек совестливый. Я бы заметила, если б с ним было что не так. Кстати, я и заметила. Сегодня. Галя сказала, что они весь вчерашний вечер были вместе, и он смутился. Кто кого покрывает? Она его или он ее? Хотя не могла же она отравить собственного горячо любимого брата и, следовательно, ей незачем было избавляться от бедной Вики.