Не развернул еще тогда покров свой, —

И вечною весною,

Что ныне спустится и быстро улетает,

Смеялось небо светом и лазурью;

Что корабли на берега чужие ни торговца,

Ни странника, ни воина с собой не привозили:

Но только потому, что это

Пустое и бессмысленное имя,

Что этот идол заблужденья и ошибок,

Тот, кто толпой безумной

Впоследствии почетом назван был

И кто природы нашей сделался тираном, —

Не примешал еще тогда своей печали

К веселым наслажденьям

Любовью щедрого людского стада;

И не были его жестокие законы

Известны душам, выросшим в свободе,

Но – лишь один закон златой блаженства,

Начертанный природой: «Что любо, то и делай! [93] »

Это он, завидуя покою и блаженству или даже тени наслаждения, каковые мы можем получить в этом нашем бытии, наложил законы на соитие, на еду, на спанье. Вследствие этого мы не только не можем наслаждаться, но чаще подвергаемся скорби и мучениям. Он устроил так, что стало считаться воровством брать то, что есть дар природы. Он хочет, чтобы мы презирали красивое, приятное, доброе и относились с почтением к горькому и беззаконному злу. Соблазняет мир кинуть известное и настоящее благо, какое есть у него, и стремиться, подвергаясь всевозможным мучениям, к тени будущей славы. Я же стремлюсь убедить мир в том, что показывает истина таким множеством зеркал, сколько есть звезд на небе, и что нашептывает нам со стороны природа столькими голосами и языками, сколько есть прекрасных предметов:

Прочь тени ложные! Любите правды свет.

Менять, что есть, на то, что будет, – смысла нет.

Так в реку скачут гончие одни без замедленья,

Добычу верную – в зубах —

меняя на пустое отраженье.

Ни ловким, ни с умом нельзя признать такого,

Теряет кто одно добро на розыски другого.

К чему искать вдали блаженный край,

Коль вы в себе самих найдете рай?

И пусть не думают, что ждет награда

В мирах иных – кто здесь блаженства не ценил:

Не осенит небес святых отрада

Того, кто жизнь земную не любил.

Так возносясь в мечтах, готовите себя для ада;

От радостей спеша в объятья темных сил,

Себе самим творите суд; и в заблужденье вечном

Стремяся в рай, в аду находитесь, конечно [94] .

Тут Мом заявил в ответ, что совету недосуг отвечать в отдельности на каждое из заявлений Досуга, какие он смог соткать и высказать, не нуждаясь в досуге, ибо у него всегда досуга вдоволь. Ну, вот и пусть теперь воспользуется сам собой – пойдет и подождет денька четыре или пять, ибо, может статься, боги на досуге сумеют вырешить что-нибудь в его пользу, а сейчас это невозможно.

Досуг прибавил:

141. – Дозволь мне, Мом, представить еще пару доказательств, которые скорее по терминам, чем по форме, будут состоять из пары силлогизмов и будут убедительны скорее по содержанию, нежели по форме. Из них первый вот. Прародителю людей, когда еще он был хорошим человеком, и прародительнице женщин, когда она тоже была хорошей женщиной, Юпитер дал меня в товарищи; но когда и тот, и другая осрамились, Юпитер приставил им в товарищи Труд для того, чтобы он заставил потеть живот у нее и болеть голову у него.

Саулин. Должен был сказать: у него потеть лицо, а у той болеть живот.

София. «Итак, боги, рассмотрите заключение, вытекающее из того, что я был признан товарищем Невинности, а Труд – Греха. Исходя из того, что схожее сопровождается схожим, достойное – достойным, выходит, что я – добродетель, а он – порок, и постольку я достоин, а он недостоин этого трона. Второй силлогизм таков. Боги суть боги, ибо они счастливейшие; счастливые – счастливы потому, что они не знают ни заботы, ни труда: труда и заботы нет у тех, кто не движется и не изменяется; но последние главным образом являются таковыми потому, что с ними Досуг, следовательно, боги суть боги, ибо с ними Досуг».

Саулин. Что сказал на это Мом?

София. Сказал, что, изучив логику по Аристотелю, Досуг не научился отвечать на аргументы четвертой фигуры.

Саулин. А что сказал Юпитер?

София. Из всего сказанного ему и выслушанного им он запомнил только последнее рассуждение о том, что Досуг был товарищем хорошего человека и женщины. Этому противоречит, что лошади не становятся ослами потому только, что они находятся вместе с ослами, и никогда овцы не становятся козами между коз. Прибавил еще, что боги одарили человека умом и руками, сотворив его по своему подобию и одарив способностями свыше всех животных; способности эти состоят не только в том, чтобы действовать сообразно природе и ее порядкам, но, кроме того, вне законов природы; то есть образовывать или быть в состоянии образовывать иную природу, иное направление, иные порядки своим умом, той самой свободой, без которой нечего было бы и говорить о подобии, и тем самым сохранять себя земным богом. Но, конечно, эта свобода, если будет расходоваться праздно, будет бесплодной и тщетной, как бесполезен глаз, который не видит, и рука, которая не схватывает. Поэтому-то Провидение и определило человеку действовать руками, а созерцать умом, так чтобы он не созерцал без действия и не действовал без размышления. В Золотой же век люди благодаря праздности были не доблестней зверей нашего времени, а, может даже, глупее многих зверей. Итак, когда между людьми вследствие соревнования к божественным делам и увлечения духовными чувствами родились трудности, возникла нужда: тогда обострились умы, были открыты ремесла, изобретены искусства; и все время со дня на день вследствие нужды из глубины человеческого ума исходили новые и чудесные открытия. Вследствие этого люди все более и более удалялись от звериного естества и благодаря усердному и настойчивому занятию все выше приближались к божественному естеству. Нечего удивляться той неправде и злобе, которая растет вместе с деятельностью, ибо если б быки и обезьяны имели столько ума и добродетели, сколько люди, то и у них были бы те же самые повадки, те же чувства, те же пороки. Поэтому среди людей те, у кого есть что-то свинское, ослиное и бычье, конечно, не так плохи и не заражены множеством пороков; но в силу этого они вовсе не делаются добродетельнее, все равно как и звери, не разделяя вместе с людьми многих людских пороков, не делаются от того добродетельнее людей. Ведь мы не хвалим добродетель воздержания в свинье, которая отдается одной только свинье и однажды в год, но в женщине, которую возбуждают не только природа один раз в год для потребностей рода, но еще и собственный рассудок неоднократно, чтоб испытать наслаждение, и потому еще, что наслаждение стало целью ее поступков.