колпаке, пока не добрался до дома Ланского, который его спрятал.

Офицеры разразились дружным хохотом.

– А вы за ним не погнались?

– Я подумал, что он у мадмуазель Шевалье. Поспешил к её дому. Но и там его не нашёл. Бедняжка Шевалье так перепугалась, что решила меня соблазниться. Представляете?

Вновь дружный хохот.

– Что это за шут? – спросил я у Саблукова.

Смех мгновенно прервался. Все с недоумением оглянулись на меня.

– А, это, – махнул рукой Полковник. – Майор Горголи. – Не обращайте внимания.

– Господа, я так понял, речи идёт обо мне, – шагнул к нам майор, пыхтя от гнева. – Вы случайно не меня назвали шутом?

– А как я могу назвать человека, который хвастается, что арестовал женщину? Более сильного соперника найти не могли? – с вызовом ответил я.

– Мне было приказано! – крикнул он.

– Кем? Главарём заговора. Да вы подлец и предатель родины. – Не снимая перчатки, я влепил ему хорошую пощёчину.

Майор Горголи схватился за шпагу. Но между нами встал майор Яшвиль.

– Не здесь, господа. Добров, ну что за дурацкий повод для ссоры?

– Повод подходящий, – ответил за меня полковник Саблуков. Если бы не Добров, то я бы влепил ему затрещину. Подлецов надо учить.

– Будьте моим секундантом, – обиженно сказал Горголи Яшвилю, щупая покрасневшую щеку.

Веселье закончилось. Офицеры разошлись. Остался только Яшвиль и Саблуков, договориться о поединке. Но оказывается, за всей этой сценой наблюдал фон Пален.

– Чего вы добиваетесь, Добров? – спросил он меня.

– Уважения к умершему, – ответил я.

– Горголи плохой фехтовальщик и плохо стреляет. У него нет шансов выстоять против вас. Вы его хотите убить?

– Хочу.

– Послушайте, офицерство без того раскололось на два лагеря, а вы подаёте повод всем перессориться. Зачем нужны эти поединки, эти бессмысленные смерти?

– Вызов уже сделан, – напомнил я. – Извиняться перед этим шутом я не намерен. Уж лучше пусть погибнет на поединке.

– Я понимаю, вы прошли боевой поход, привыкли к смерти. Вам нравится убивать?

– А вам?

– Я тоже боевой офицер, но не пылю при каждом удобном случае.

– Вы просто – убиваете, как адмирала де Рибаса, как того польского юношу…

– Вы забываетесь, Добров! – гневно произнёс фон Пален. – Перед вами генерал-губернатор.

– Пока генерал-губернатор, – поправил я.

– Ну, знаете… Я вам вызов делать не буду. У меня есть разум. Надо прекратить все это…

Он повернулся и быстро зашагал к карете.

– Договорились провести поединок на саблях, – сообщил мне Саблуков. – Яшвиль думает, что вы, как артиллерист не владеете в совершенстве этим оружием.

– Ох, как он ошибся, – усмехнулся я. – Мне давали уроки арнауты, а те рождаются с саблей в руке.

* * *

Вечер с несколькими офицерами из конной гвардии мы провели в доме у Саблукова за вином и картами. Ближе к полуночи прибыл посыльный от фон Палена. Саблуков распечатал конверт и сообщил, что генерал-губернатор даёт грандиозный обед для офицеров гвардии.

– Кто пойдёт? – спросил в конце он.

Никто не изъявил желания.

– Так и передайте генерал-губернатору, – сказал он посыльному. – Мы ну сможем побывать на обеде. Очень извиняемся.

* * *

Аракчеев вызвал меня ранним утром.

– Вот что, – сказал он. – Мне сообщили, что тело императора уже загримировали и одели. Надо будет вам сопроводить Александром в Михайловский замок. С вами поедут преданные царю генералы из свиты. Не подпускайте к Александру фон Палена.

– Это сделать непросто, – предупредил я Аракчеева.

– Хотя бы не оставляйте их наедине.

Александр и Константин ехали в карете. Сопровождающие генералы – верхом. Удивительное ясное морозное утро, хотя солнце уже грело по-весеннему. Замок святого Михаила показался мрачным с вывешенными траурными знамёнами. Народ толпился у перекидного моста. Солдаты раздвинули толпу, пропуская карету.

– Царь едет! Новый царь! – раздалось по толпе. Шапки слетели с голов.

Среди народа я заметил пожилую женщину в старом военном мундире. Я отделился от свиты, подъехал ближе, снял шляпу и поклонился.

– Что случилось, то случилось, – со вздохом сказала она. – Значит, так Бог решил. Поздно кого-то винить. Не надо никого наказывать, – Бог накажет.

Она меня перекрестила, и я повернул коня, дал шпоры, чтобы догнать свиту.

В Михайловском замке все выглядело, как обычно: караул на местах, рабочие трудились над отделкой внутреннего убранства. Но на верху, в покоях императора было непривычно тихо. Тело Павла лежало в простом дубовом гробу без всякой резьбы и позолоты. Гроб стоял на походной кровати. Он спал только на ней. Его облачили в новый мундир. Надели высокие сапоги со шпорами. Шляпа была надвинута на лоб. Я ужаснулся, взглянув в его лицо. Оно напоминало раскрашенную маску, до того толстый слой грима положил художник.

– Господи, на кого он похож? – прошептал генерал Уваров и перекрестился.

Александру стало плохо. Ему подали стакан с водой и сунули под нос нюхательной соли.

Из своих покоев показалась императрица. От прежней пышной красавицы Марии Фёдоровны осталась бледная тень. Глаза с темными кругами, ничего не выражающие. Губы бесцветные. Щеки впали. Тёмное закрытое траурное платье делало её фигуру тоньше. Она шла нетвёрдо, шатаясь. Сергей Ильич Муханов, который не покидал императрицу все эти тяжёлые для неё дни, тут же подскочил и предложил опереться на его руку. Графиня Ливен поддерживала сзади шлейф платья Марии Фёдоровны.

Генералы из свиты выстроились в шеренгу и склонили головы. Не обращая ни на кого внимания, императрица подошла ко гробу и застыла, словно изваяние. Ни слезинки не скатилось из её глаз, ни вздоха. Казалось, она вообще не дышала. Просто стояла и смотрела на лицо мужа, как сама смерть. Все стояли и ждали. Ждали долго. Наконец Мария Фёдоровна медленно обернулась, нашла взглядом сына и голосом, полным достоинства, громко сказала:

– Поздравляю вас. Теперь вы – император.

Отвернулась и пошла прочь, опираясь на руку Муханова. Графиня Ливен всё так же поддерживала шлейф её тёмного траурного платья. После слов матери Александр рухнул, как подкошенный стебель травы. Его едва успели подхватить на руки. Вновь нюхательную соль сунули в нос. Принялись растирать похолодевшие руки, побелевшие щеки. Вскоре Александр пришёл в себя. Он направился в покои матери. Муханов и графиня Ливен вылетели из спальни Императрицы, когда он решительно переступил порог. Послышался резкий голос императрицы. Александр с вызовом отвечал ей, так же резко. Затем Мария Фёдоровна разрыдалась. Мы услышали, что и Александр плачет.

– Слава Богу – примерились, – вздохнул Муханов и перекрестился.

– По какому поводу собрание? – послышался спокойный вопрос.

Все обернулись. Фон Пален в расшитом золотой нитью мундире стоял перед нами. Он только что скинул епанчу на руки лакею и передал ему шляпу.

– Мария Фёдоровна признала за Александром право на трон, – объяснил ему генерал