Если же Святослав думал упрочить свое положение, заискав в Орде, то жестоко ошибался, мало того – он другим указывал путь, каким образом всего легче можно было добиться великого княжения, даже не имея на то никаких прав. Стоило только отправиться в Орду и, вытерпев всевозможные унижения, задарить хана и его приближенных.

И действительно многие князья устремились в Орду, где они «идяху сквозе огонь, и кланяхуся кусту и идолам, славы ради света сего, и прошаху койждо себе власти; они же без взбранения даяхуть им, да прелестять я славою света сего».

Для татар такое поведение князей представляло прямую выгоду: они обирали всех, раздавая волости сегодня одному, завтра другому – кто дороже заплатит. Помимо денежных выгод соперничество русских князей обеспечивало татарам владычество над Русью. Они скоро поняли, как много пользы можно извлечь из застарелой наклонности князей к междоусобиям.

«Обычай бо поганых вмещуще вражду межу братии, князей русьскых, и на себя болшая дары взимаху». Но самое главное, – по весьма верному замечанию летописца, – татары старались о том, «да прелестять я славою света сего». Запутавшись в своекорыстных стремлениях, князья всего скорее могли забыть об интересах угнетенной родины, о возвращении ей независимости.

Так поступали многие князья, но не так поступал Александр! Его стремления далеко расходились со стремлениями его ближайших родственников. Почти одинокий со своей серьезной думой, мало понимаемый, он идет своим особым путем, – не спешит в Орду склонить свою благородную голову перед варваром. Отдав последний долг родителю, Александр возвращается в Новгород, не заявив ничем своего неудовольствия на раздел земель, произведенный его дядей.

Там он получает грозный укор хана за свою медлительность и, покоряясь необходимости, спешит принести новую жертву для блага родины. Дорогой он заезжает во Владимир. Но на этот раз «великий князь Александр приде в Володимер в силе тяжце и бысть грозен приезд его…»

Очевидно, недостойное поведение его ближайших родственников, скорое обнаружение ими себялюбивых стремлений, высказавшаяся наклонность продолжать прежнее соперничество из-за преобладания одного над другим возмутили дух его. Ему стало ясно, что немногие из его братии-князей сознают всю опасность положения отечества, что для большинства потрясающие события эпохи и тяжкие испытания не послужили полезными уроками.

Сам же он, до сих пор с напряжением всех сил боровшийся с наступавшими отовсюду врагами, отлично понимал, что времена изменились, что отныне жизнь князя, народного вождя, должна быть самоотверженным служением родине, непрестанным подвигом.

Без сомнения, более, чем кто-либо, он сознавал цену истинной славы, приобретаемой доблестными заслугами, – могли ли в его глазах иметь какое-нибудь значение честолюбивые притязания, преимущества и почести, приобретенные позорной ценой всевозможных унижений в Орде?

Тем менее могли занимать его душу праздные развлечения и забавы: с юных лет привыкнув видеть и понимать народное горе, мог ли он помышлять о суетных удовольствиях мира, об утехах жизни, когда кругом народ стонал под тяжким игом? Вот почему грозен был приезд его во Владимир «в силе тяжце». Не будучи великим князем, он тем не менее давал понять, чтобы князья-родичи не забывали его прав, основанных на великих заслугах.

Все должны были знать, что хотя он не вмешивается в соперничество из-за первенства, а напротив, осуждает его, однако не дозволит и другим продолжать образ действий, явно вредный для родины. Для этого у него найдется достаточно силы. Правда, подобно другим, он также отправляется в Орду, но никто не должен забывать, что он мог бы и не делать этого. Князь области, не покоренной татарами, сумевший уже побороть опасных врагов, он более, чем кто-либо, мог бы отважиться на попытку борьбы с татарами.

Его подчинение, скорее всего, можно назвать добровольным. Если он поклонится Батыю, то не из-за того, чтобы взять верх над родственниками, но единственно в интересах горячо любимой родины. Несмотря на то что он не спешит, как другие, добиваться великого княжения, которое татары могут отдать «без взбранения» всякому, кто дороже заплатит, все должны были почувствовать, что настоящим хозяином положения, главным руководителем дел на Руси может быть не кто иной, как именно славный новгородский князь.

Не одно заискивание перед татарами – надлежащий авторитет главе государства должны доставлять силы нравственные и материальные, а подавляющий перевес их бесспорно на стороне доблестного победителя шведов и немцев. Таков, по-видимому, смысл грозного приезда Александра во Владимир.

Между тем надлежало поспешить с исполнением ханской воли. Подкрепив себя молитвой и приняв благословение митрополита Кирилла, Александр простился с народом и отправился в путь. Мы ничего не знаем, но можем догадываться о тех чувствах, которые волновали душу Александра на пути к местопребыванию Батыя.

Для блага родины он шел на унижение, жертвовал своим покоем, семейными радостями, но такие жертвы приносили и другие. Не может быть сомнения в том, что ему, особенно теперь, не раз приходили на память его славные победы. Высоко поднял он русское имя перед западными врагами, не склонил своей головы ни перед шведами, ни перед немцами. И вот теперь ему, ни разу не побежденному в бою, приходится изъявлять унизительную покорность перед азиатскими варварами.

Душевная буря, без сомнения, не раз поднималась в нем и всякий раз заглушаема была голосом разума, указывавшего на неизбежность предстоящего шага. Но ограничится ли дело одним унижением? Не предстоит ли ему опасность лишиться жизни? Кто скажет, с какой целью хан вызывает его к себе?

Может быть, он действительно желает насладиться видом славного русского князя, простирающегося у подножия его трона, желает поразить его блеском своего могущества, но возможно и другое предположение, на которое могла наводить Александра страдальческая кончина его отца. Не желают ли татары избавиться от храбрейшего русского князя, который один из всех князей мог с некоторым основанием надеяться на успех в борьбе с ними или, по крайней мере, не чувствовать себя в совершенной зависимости от хана?

В предлоге для его убиения у татар недостатка не будет. Около этого же времени зверски умерщвлены были в Орде князь Михаил Черниговский и боярин его Феодор за отказ выполнить языческие обряды. Если татары вздумают и Александра принуждать к тому же, может ли он колебаться в выборе между смертью и отступничеством?

Среди подобных опасений и душевных тревог благочестивый князь, без сомнения, искал утешения и подкрепления в вере. Прибегая с молитвой к Богу, он, по своему обыкновению, изливал свою душу в словах псалмопевца, которые так хорошо подходили к его положению:

По мере углубления в степи Александру Ярославичу все чаще приходилось встречать многочисленные стада под присмотром лихих татарских наездников и наездниц, непрерывно упражнявшихся в стрельбе, селения из круглых юрт, сплетенных из хвороста и крытых войлоком.