Обилие всевозможных украшений можно было видеть и на вельможах, разъезжавших на богато убранных конях. Вельможи ежедневно меняли одежды: в один день появлялись в многоценных белых, на другой день – в красных, на третий – в голубых, на четвертый блистали тканями, шитыми золотом.

У коней узда, нагрудник и седло также сияли золотом и драгоценностями. Но несмотря на несметные богатства, все носило печать крайнего варварства, соединенного с нелепой, безвкусной роскошью. Крайне безобразные, по-прежнему крайне нечистоплотные, монголы питались такой грязной пищей, одно описание которой возбуждает отвращение, и в своих привычках, в ежедневном быте остались прежними дикарями-кочевниками.

Нельзя с достоверностью сказать, точно ли в Каракоруме представились хану Александр и Андрей Ярославичи. Пребывание на одном месте не нравилось монголам. Ханы только время от времени появлялись в столице. Обыкновенно они с огромными обозами, нагруженными несметными богатствами, переезжали с места на место.

На указанной ханом местности на необозримое пространство раскидывались шатры. Ханский шатер утверждался на столбах, обшитых золотыми листами. Ковры, золото и драгоценности украшали шатер внутри и снаружи. Вокруг обширного стана паслись бесчисленные стада лошадей, верблюдов, коз, овец и рогатого скота.

Церемониал возведения на престол происходил следующим образом: в назначенный день сбираются вельможи и долгое время молятся Богу. После молитвы хан возводится на золотой трон. Вельможи и народ бросаются на колена и приносят поклонение, затем сановники приближаются к хану и говорят:

– Мы желаем и просим, чтобы ты повелевал нами.

Хан отвечает:

– Желая иметь меня государем, готовы ли вы беспрекословно повиноваться мне, являться по первому зову и идти куда велю, предавать смерти всякого, на кого укажу?

– Готовы! – отвечают все присутствующие.

– Слово мое да будет отныне моим мечом! – восклицает хан.

Вельможи сводят хана с престола и сажают на войлок.

– Над тобой – небо и Всевышний, под тобой – земля и войлок, – торжественно говорят хану. – Если будешь заботиться о нашем благополучии, соблюдать милость и правду и чтить князей и вельмож по достоинству, то царство твое прославится во всем мире, земля будет покорена тобой, и Бог исполнит все желания твоего сердца. Но если не оправдаешь ожидания рабов твоих, будешь презрен и так обнищаешь, что лишишься и того войлока, на котором сидишь!

После произнесения этих слов вельможи, подняв хана на руках, торжественно провозглашают его своим повелителем и подносят ему в дар множество всякого рода драгоценностей. Хан в свою очередь дарит своих приближенных. Церемония оканчивается пиршеством, продолжающимся до поздней ночи.

Только после избрания хан торжественно принимал послов, в том числе и русских князей. Александр и Андрей Ярославичи, пав на колена, поднесли богатые дары хану. Менгу сидел на троне в богатой шубе, имевшей лоск тюленьей кожи. Он был среднего роста и казался 40 лет от роду.

Наружность его была чисто монгольская: выдавшиеся скулы, приплюснутый нос и т. д. Неизвестно, происходил ли при этом какой-нибудь разговор и в чем он состоял. Мы можем только предполагать, что Александр Ярославич произвел и на хана Менгу столь же благоприятное впечатление, как и на Батыя.

Воздав поклонение повелителю Азии, Александр не спешил возвращением на родину. Ему необходимо было хорошо изучить татар в самом центре их могущества, чтобы уяснить себе способ дальнейшего обращения с ними, чтобы понять, с какой стороны возможно ужиться с ними. Прежде всего его должно было поразить строжайшее подчинение всех воле одного, доходившее до раболепного поклонения, до полного уничтожения самостоятельности личности.

Здесь крылась тайна той страшной сплоченности сил, на которую опиралось могущество монголов. Ничто так не вооружало их, как замеченное в ком-либо поползновение к неповиновению, к независимости от воли хана. Ясно было, что татары по одному мановению своего властелина готовы были каждую минуту броситься, как один человек, для беспощадного истребления хотя бы целых народов и превращения вселенной в груду развалин для осуществления планов их повелителя.

Эта черта должна была тем более броситься в глаза наблюдателя, что Русь того времени, как мы видели, представляла совершенно противоположную картину разъединенности и своеволия. Но вместе с этой чертой у татар связано было полное равнодушие к внутреннему духовному миру человека, к верованиям и убеждениям. Подчиняйся слепо властям – и затем молись Богу, как тебе угодно, живи, как знаешь и как находишь для себя удобнее.

Повелители монголов отличались необыкновенной терпимостью по отношению к чуждым вероисповеданиям и даже готовы были покровительствовать им: на свой счет хан содержал в своей ставке священников православной церкви, которые открыто совершали богослужение в храме, находившемся перед его большой палаткой. В самом семействе хана были христиане.

Пред ханом Менгу совершали службу поочередно христианские нссторианские духовные, магометанские муллы и языческие жрецы. Сам Менгу выражался следующим образом: «Мы, монголы, веруем, что есть только один Бог. Но подобно тому, как рукам Он дал много пальцев, так и людям указал много путей в рай». Эта терпимость к чужим верам у монголов предписывалась даже законом – черта чрезвычайно важная для народов, имевших несчастье подвергнуться игу!

Равным образом татары вовсе не были склонны вмешиваться во внутренний строй жизни покоренных народов, нарушать их нравы и обычаи. Монголы были способны, как никто, к беспощадной разрушительной деятельности, но совершенно не годились для создания более или менее прочных основ, каких бы то ни было учреждений, которые могли бы обеспечить продолжительность их господства над покоренными, словом – для политического творчества. Требуя безусловной покорности, они полагались лишь на грубую материальную силу.

Отсюда для внимательного наблюдателя могла мелькнуть надежда, что самое иго, наложенное татарами, могло продолжаться лишь до тех пор, пока на их стороне находился перевес материальной силы. Но, как мы видели, уже в самой семье Чингизидов возникли раздоры, обычное явление при многоженстве, очень опасное для монархий, основанных силой меча.

Другая черта наших поработителей, которая, конечно, также не могла ускользнуть от зоркого взгляда Александра, заключалась в том, что татары, будучи исполнены свирепой вражды ко всем другим народам, в то же время очень ласковы и обходительны со своими. Естественно, что на русских князей они смотрели подозрительно, особенно на князей, выдававшихся среди других умом и доблестью.

Но с другой стороны, в своих собственных интересах, они могли бы дорожить князем, на верность которого можно было положиться. Без сомнения, Александр Ярославич употребил все силы своего ума для того, чтобы снискать доверие и расположение верховного хана и его приближенных.

Мы очень мало знаем о путешествии Ярославичей ко двору верховного хана, но, судя по результатам, равно как и по дальнейшему течению событий, можем полагать, что благодаря своим блестящим качествам, такту и умению обращаться с монголами Александру действительно удалось заручиться расположением хана и его приближенных.