Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полицейский поднял кружку, посмотрел на свет и большими глотками опорожнил.
— Я, батя, — продолжал он, поставив кружку на стол, — знаю разные приемчики. У нас своя тактика. «Ты это сделал?» — «Нет. Что вы». — «Ах, нет?» — хрясь его по морде. И опять спрашиваем. «Что вы, нет» — «Ах, нет?» — хрясь по морде. И снова, и снова спрашиваем. «Да, я». Вот то-то. А вы что, раньше этого не могли сказать? Вон сколько провозились с вами!
— Э, да где вам это понять…
— Ну, нет… — ворчал отец, — окосел ты, вот и несёшь Бог знает что. Смешно слушать. Что ты шишка, я знаю, но чтобы такая уж шишка, когда все дозволено, это навряд. Над тобой есть еще другие начальники. Самоуправство не позволено даже полицейским. Будет тебе болтать, ступай домой! Что перед людьми-то позориться…
— Спокойно, — бормотал полицейский, — сперва ещё на посошок выпью. Я могу себе это позволить. У меня денег больше, чем у вас обоих. Я домовладелец, а вы голь перекатная. Вы мне, батя, ни шиша не дали. Малолеткой выгнали на мороз, — мол, зарабатывай себе на жизнь сам! Я построил себе самый красивый дом в округе. Всех переплюнул. Нынешних съемщиков вытурю, заведу новых, которые будут больше меня уважать. Что мне балконы, главное — мир в доме. Этот портняжка паршивый проклянет тот день, когда он забрал себе в голову отгрохать дом с балконом. Кто норовит меня ущучить, тому несдобровать. О, я живоглот, каких мало…
Он грохнул кулаком по столу: — А этот Сыровы пусть убирается сей же момент, сей же момент! Такого я не намерен больше терпеть, расхозяйничался, за квартиру не платит. Выгоню взашей…
— Коротышка, шибзик, — хмуро прогудел зять, который не мог простить чиновнику его неприметный рост, — подаренного костюма из-за этого не надеть!
— А когда я тебе говорил, что он шибзик, — воскликнул полицейский, — ты перечил. Что мне, костюм что ли был нужен? Я это только ради того, чтобы мир был в семье, чтоб не говорили, будто мы живем, как кошка с собакой. Ну так как? Я получу этот костюм?
— Ну, нет, — сказал сухопарый.
— Но ведь ты ж все равно не можешь его носить. Или думаешь, он растянется?
— Растянется — не растянется, — стоял на своем сухопарый, — однако ж и я могу иметь хорошую вещь…
— Добро. Я тебя насквозь вижу. Глупо ты все это замыслил. Слизываешь все с меня, хочешь со мной сравняться. Стоило мне обзавестись козой, как ты спроворил две, чтоб нос мне утереть. Ан, обе подохли, ни коз, ни ума — тю-тю… Все вы такие…
Он побагровел, глаза его налились кровью. Старик ткнул зятя в бок, и они оба выскользнули из распивочной.
4
Уже по дороге домой полицейский протрезвел при мысли об истраченной в пивнушке сумме. Увидев сидящих перед его калиткой женщин с детьми, он громовым голосом крикнул: — Всем разойтись! Нечего здесь торчать. Занимайтесь своим делом!
Женщины встали и с тихим ропотом разошлись. Затем полицейский поднялся по лестнице в мансарду. Трафикантшу он застал у плиты, сказал: — Пани, я вот что надумал. Мать моя, бедняжка, умерла. И я решил, хоть по миру пойду, поставлю ей знатный памятник. Могилу красивыми цветочками засажу. А вы каждый день будете ходить на погост подливать масла в лампадку да цветы поливать.
Трафикантша согласилась.
— И белье в память об усопшей матушке будете нам теперь стирать.
Трафикантша не возражала.
— Так, так… — меланхолически кивал головой хозяин. — Где ты, матушка моя! Хорошая была женщина. Её кончина для меня большая потеря. Приходится думать, как возместить убытки…
Он взялся за ручку двери.
— Будете докладывать мне обо всем, — добавил он, — что бы ни случилось в доме, о любой мелочи. Коротко и ясно. Назначаю вас старшей над всеми.
1
— Немедленно убрать это! — заорал пан домовладелец на всю лестницу.
— Вы что, оглохли?! — снова закричал он, не дождавшись ответа.
Только теперь пани Сырова поняла, что это относится к ней. С упавшим сердцем вышла она на террасу.
Полицейский стоял, широко расставив ноги, его багровое лицо пылало ненавистью.
— Что это такое?! — показывал он на что-то перед собой.
С оскаленными зубами и остекленевшим взглядом на террасе лежала рыжая кошка.
— Долго еще будет здесь валяться эта падаль? — рявкнул полицейский. — Я, хозяин дома, должен убирать за вами всякую пакость?!
— Бедная Мицинка, — прошептала пани Сырова, наклоняясь над мертвой кошкой. — И твой черед настал…
— Ну так как?! — выходил из себя хозяин. — Или это останется здесь для украшения?
Увидев, что ее противница мертва, Амина пустилась в радостный пляс перед конурой, прыгая на цепи.
— Даже это животное помешало… — сказала жилица.
— Что вы сказали? — с вызовом спросил полицейский.
— Ничего…
— То-то… Думайте, что говорите! Свои шпильки оставьте при себе!
— Но ведь…
— Поосторожнее! Я знаю, что у вас на уме.
— Что у меня на уме — это не ваше дело.
— Ах, вы эдакая… Вы меня доведете. Грубить хозяину я не позволю! И вообще! Поделом этой дряни! Безобразничала и собаку мне калечила. Портить свою собственность я не позволю.
— Мицинка была, как мы. Пока ее не трогали, она вела себя смирно…
— Как же, — осклабился полицейский, — лучше вас никого нету…
Пани Сырова промолчала.
Полицейский еще с минуту постоял, затем махнул рукой и ушел, злобно ворча.
Пани Сырова взяла лопату, вырыла яму и похоронила кошку. По щекам у нее текли слезы.
— Вот так-то, Мицинка, — всхлипывала она, — в доме, где убивают животных, и людям житья нет…
Когда пани Сырова проходила мимо собачьей конуры, Амине ощерилась и зарычала: «Жильцы нам не указ. Здесь мы хозяева!»
— Лежать! — прикрикнула на нее жилица.
Сука испугалась и спряталась в конуру.
2
После обеда полицейский собирался на дежурство, и тут ему доложили, что к пани Сыровой кто-то пришел. Все бросив, он рысцой припустил к своему дому. Поднялся по лестнице и встал под дверью, прислушиваясь.
— Как здесь красиво! — говорила пани Сыровой кузина. — Сад весь в цвету. Запахи, как в аптеке. А какая тишина вокруг… Право, ты здесь, золотко, как в раю. Ах, как это благотворно для моих нервов, для моих бедных нервов…
Пани Сырова вздохнула: — Хочешь с пенкой или без?
— С пенкой, — молвит румяная пани. — А молоко-то у вас здесь какое вкусное, натуральное, деревенское. Везет же людям, но мне… Ложась спать, молю Бога, чтобы он избавил меня от хозяина. Это такой тиран, слов нет. Намедни ему взбрело в голову, что в пятницу, субботу и воскресенье нельзя ходить на чердак.