Такого взаимопонимания, какое было у них с Джоном.

Франческа нервно сглотнула, чувствуя большую неловкость при этом внезапном открытии. Она потянулась за своей чашкой чая медленным, хорошо рассчитанным движением, словно контроль над телом подразумевал и контроль над душой.

Что же случилось?

Ведь он был Майкл, верно?

Просто ее старый друг и поверенный сердечных тайн.

И все.

И все?

Всего- навсего отметины, оставленные пером графини Килмартин, когда она в задумчивости постукивала им по бумаге две недели спустя после получения третьего послания графа Килмартина из Индии.

– Он здесь?

– Нет.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена.

– Но он придет?

– Обещал прийти.

– А-а. Но когда же он придет?

– Право, не знаю.

– Действительно не знаете?

– Не знаю.

– А-а. Тогда ладно. Что ж… О, вон где моя дочь! Рада была видеть вас, Франческа.

Франческа закатила глаза - преувеличенный жест, к которому она прибегала лишь в исключительных обстоятельствах, - глядя вслед миссис Федерингтон, одной из самых отъявленных сплетниц большого света, быстро ковылявшей к своей дочери Фелисити, которая дружелюбно болтала с неким интересным, хотя и нетитулованным, молодым человеком в другом конце бального зала.

Разговор показался бы ей презанятным, если б он не повторялся в седьмой - нет, восьмой, как же забыть про собственную мать! - раз. Точно такой, буквально слово в слово, если не считать того, что не все ее собеседницы были знакомы с ней достаточно близко для того, чтобы обращаться к ней по имени.

Едва Виолетта Бриджертон оповестила свет, что неуловимый граф Килмартин намеревается вновь явиться в свете на балу в честь ее дня рождения, как началось. Да, думала Франческа, надо привыкать к допросам. Теперь всякий, имеющий в семье хоть одну незамужнюю родственницу, будет считать себя вправе изводить ее.

Майкл уже считался самым завидным женихом сезона, а ведь он даже еще не появлялся в свете.

– Леди Килмартин!

Она подняла глаза. Старая леди Данбери шла к ней. Вряд ли когда-нибудь более эксцентричная и несдержанная на язык особа удостаивала своим присутствием бальные залы Лондона, но Франческе старуха скорее нравилась, так что она улыбнулась ей, мельком отметив, что гости слева и справа от нее поспешили удалиться в неизвестном направлении.

– Леди Данбери! - заговорила Франческа. - Как приятно видеть вас! Весело ли вам на балу?

Леди Данбери неожиданно стукнула своей клюкой об пол.

– Мне стало бы куда веселее, если б кто-нибудь сказал мне наконец, сколько же твоей матери исполнилось лет!

– Я ни за что не осмелюсь назвать мамин возраст!

– Пф-ф! Что за глупости! Уж верно, она помоложе меня.

– А сколько лет вам? - осведомилась коварная Франческа сладким голосом.

Морщинистое лицо леди Данбери расплылось в улыбке.

– Хе-хе-хе! Ловко! Нет, этого я тебе не скажу, и не надейся.

– Тогда вы должны понять, что преданность матери и меня обязывает к молчанию.

– Пф! - фыркнула леди Данбери в ответ и опять застучала клюкой об пол. - Но какой смысл отмечать день рождения, если никому не известно, что именно мы празднуем?

– Может, это просто праздник жизнелюбия и долголетия?

Леди Данбери только хмыкнула и неожиданно спросила:

– И где же этот твой новый граф? До чего же прямолинейная старуха!

– Он не мой граф, - заметила Франческа.

– Ну уж скорее твой, чем чей-нибудь еще.

И это, возможно, было правдой, хотя Франческа вовсе не собиралась укреплять в этом мнении леди Данбери, так что она просто сказала:

– Полагаю, его" сиятельство стал бы сильно возражать против такого определения, так как считает себя принадлежащим единственно самому себе.

– «Его сиятельство», значит? Не слишком ли это официально? Мне казалось, что вы были очень дружны.

– Мы и сейчас друзья, - сказала Франческа. Но быть друзьями - это одно, а демонстрировать фамильярность, говоря о нем как о Майкле на людях, - другое. Совсем ни к чему давать пищу для пересудов. Тем более если она хочет сохранить собственную репутацию в первозданном виде, ведь ей и самой надо будет подыскивать себе мужа. - Он был братом и самым близким другом моего мужа, - подчеркнула она.

Похоже, такое определение ее взаимоотношений с Майклом разочаровало старуху, она поджала губы и, оглядев толпу, пробормотала:

– Это унылое сборище необходимо как-то оживить, - и снова стукнула клюкой.

– Было бы мило, если б вы не стали говорить об этом моей матери, - кротко заметила Франческа. Виолетта потратила не одну неделю на организацию торжества, и, сказать по правде, добилась своего. Освещение было мягким и романтичным, музыка восхитительной и даже еда недурной - что редкость для лондонских балов. Франческа сама уже с удовольствием съела пару эклеров и давно уже размышляла, как бы ей снова подобраться к буфету, не показавшись притом совершеннейшей обжорой.

Но ее все время перехватывали любознательные матроны.

– Твоя мать тут ни при чем. Она не виновата, что в последнее время общество наше страдает от переизбытка тупиц. Совсем напротив, сама-то она родила восьмерых, и среди ее отпрысков ни одного кретина. - Старуха многозначительно посмотрела на Франческу. - Это, между прочим, комплимент, милочка.

– Весьма тронута.

Рот леди Данбери превратился в совсем уж тонкую линию, что выглядело угрожающе.

– Придется мне что-нибудь предпринять, - пробормотала старуха.

– В связи с чем?

– В связи с этим сборищем.

У Франчески от ужаса похолодело в животе. Хотя, насколько ей было известно, леди Данбери ни разу еще не испортила по-настоящему никому праздник, но все же старуха была достаточно умна для того, чтобы нанести изрядный урон, если ей вздумается всерьез взяться за дело.

– И что конкретно вы собираетесь сделать? - спросила Франческа, стараясь не показать, в какой она панике.

– Что ты смотришь на меня так, будто я собралась убить твою кошку?

– У меня нет кошки.

– Зато у меня есть кот, и смею уверить тебя, я разъярилась бы не хуже всех фурий ада, если б кто-нибудь посмел его хоть пальцем тронуть.

– Леди Данбери, о чем вы?

– Ах, да я и сама не знаю, - отмахнулась старуха раздраженно. - Если б знала, то уже бы сделала, будь покойна. Ноя не стану устраивать скандал на балу у твоей матери. - Она вздернула подбородок и одарила Франческу надменным взглядом. - Уж не думаешь ли ты, что я желаю ей зла?